Рязанский выпуск
№44 от 10 ноября 2016 г.
Свежие новости
Токсичная история заинтересовала прокурорских
(17.04.2024)
В скором времени в Рязани ликвидируют МКЦ и КВЦ
(17.04.2024)
День города предложили провести 24 августа
(17.04.2024)
Из-за рекордных осадков в Дубае застряли 20 рязанцев
(17.04.2024)
Пора домой?
(17.04.2024)
В награду экскурсия и мастер-класс в «Кванториуме»
(17.04.2024)
Рязанцев услышали
(16.04.2024)
Цифре возраст не помеха
(16.04.2024)
Касимовцев не запугать!
(16.04.2024)
От героев былых времен...
(16.04.2024)
В Рязани запустили две радиостанции
(16.04.2024)
Посол нашел время для разговора
(16.04.2024)
"Высекли и высушили"
(16.04.2024)
ГУЛАГ, Том Сойер и плачущие студенты
Подруга Ариадны Эфрон – о Рязани 1940-х годов, сценических декорациях и неожиданном аресте
.jpg)
Ада Александровна ФЕДЕРОЛЬФ-ШКОДИНА (1901–1996), узница ГУЛАГа и мемуаристка, известная своей многолетней дружбой с дочерью Марины Цветаевой Ариадной Эфрон и воспоминаниями о ней, оставила глубокий след в истории культуры земли рязанской, оказавшись, волею судьбы, преподавателем английского языка рязанского педагогического института.
Вспоминая историю Рязанского университета имени С.А.Есенина, нельзя не назвать имя Ады Александровны Федерольф-Шкодиной.
Ада Александровна родилась в Петербурге в 1901 г. в семье Александра Федерольфа, профессора медицины, и его жены, пианистки и преподавательницы музыки. В 1922 году Ада познакомилась с англичанином, преподававшим на курсах иностранных языков, где она в то время училась. В 1924 году вышла за него замуж и уехала с ним в Англию. Он остался в Англии, а она в 1927 году вернулась на родину, в Москву, и стала преподавать английский язык в московских институтах. Вышла второй раз замуж.
В 1938 году была арестована и осуждена заочным совещанием по 58-й статье – ПШ (подозрение в шпионаже) на восемь лет исправительно-трудовых лагерей. После отбытия срока ей запретили жить в Москве, и она устроилась в 1947 году в городе Рязани преподавателем английского языка в педагогическом институте. В октябре 1948 года была повторно арестована без предъявления обвинения и сослана на вечное поселение в Туруханск. В 1956 году реабилитирована за отсутствием состава преступления. Ей было разрешено вернуться в Москву.
Сегодня мы публикуем фрагменты воспоминаний Ады Александровны Федерольф из первой части ее книги «Рядом с Алей»*, «Рязань».
***
«Причина, заставившая Ариадну Сергеевну Эфрон и меня искать прибежище в Рязани, была одной и той же. Обе мы отбыли сроки в трудовых северных лагерях; Аля – в Коми, а затем в Мордовии, я – на Колыме. По окончании срока нам выдали паспорта, которые в то время назывались «минус 38». Мы не имели права на прописку во всех столицах, многих областных центрах и крупных городах.
Ближайшим к Москве городом, где с такими паспортами прописывали, была Рязань, но там было трудно с жильем и работой.
В те 40-е годы это был вполне провинциальный город. На его окраине вблизи Оки стоял старинный кремль, а в нем собор, обшарпанный, с обвалившейся штукатуркой. Кругом были могилы некогда известных людей, заброшенные, со сбитыми надписями.
Такие, как мы, снимавшие комнату или угол, старались селиться поближе к центру и рынку, поскольку городского транспорта почти не было. Ходил с редкими остановками один автобус – от вокзала по длинной центральной улице до противоположного конца города, где уже начинались огороды. Местная интеллигенция жила в старых обветшалых деревянных домах. Как правило, это были хорошо образованные люди, отличавшиеся необычайной доброжелательностью…
Я в ту пору уже получила работу преподавателя английского языка в Рязанском пединституте (мне повезло: преподавателя вообще не было), и мне обещали комнату в преподавательском корпусе, так как у меня были муж и сын.
Директор института оказался очень добрым и умным человеком, который не побоялся меня взять на работу, хотя у меня не было почти никаких документов, даже диплом отняли при аресте.
Меня поселили в большой, хорошей комнате на третьем этаже общежития, и оставалось только привезти сюда Дмитрия и Юрочку. Наняла я в Москве грузовик, вещей взяла немного: диван, письменный стол, книжный шкаф, – и мы поехали в Рязань. Во всем этом мне помогал Сергей Артоболевский.
Студенты приняли меня хорошо. Я ничего не говорила о своей биографии, но в дальнейшем оказалось, что они все узнали, а поскольку половина из них имела репрессированных в семье, это не только не повредило их отношению ко мне, но вызвало особую доброжелательность.
В институте занятия шли прекрасно. Чтобы облегчить студентам жизнь, я ходила вместе с ними и исполняла все общественные нагрузки. Когда пололи на огороде, читали английские детские стихи, картошку собирали под английские песни. В стенгазете появилась хорошая заметка о моей работе, а одна из преподавательниц съязвила, что я не преподаватель, а прекрасная актриса. И вот тут я решила к Ноябрьским праздникам подготовить со старшим курсом сценку из «Приключений Тома Сойера». Бекки имелась в точности такая, как на картинке: маленькая, тоненькая, изящная, с громадными фиалковыми глазами. Весь костюм я решила переделать из своих платьев и белья. Труднее оказалось отыскать среди крупных женственных студенток и рослых молодых людей тощего, жилистого Тома.
Начались репетиции. Дело осложнялось отсутствием декораций (скамейки, забор, кусты и так далее). И вот за всем этим я отправилась к режиссеру Рязанского театра. Режиссер оказался средних лет, привлекательным на вид, одетым просто, но по моде. Встретил он меня хорошо и отвел к себе в кабинет. В кабинете сел за письменный стол, предложив мне кресло. Я рассказала о себе, о работе и зачем пришла к нему:
– Не можете ли вы мне дать на время сценический инвентарь? Только платить мы не можем.
Режиссер молчит.
– Нам необходимы некоторые декорации: кусочек сада с забором, скамейкой и углом дома, крыльцо, выходящее на немощеную улицу с двумя керосиновыми фонарями… И транспорт, чтобы все это привезти.
– И все это даром, – весело сказал режиссер, разглядывая меня смеющимися добрыми глазами. – А еще вам нужно немного моей помощи и консультации.
Я пристально посмотрела на него, и мы оба дружно расхохотались.
– А теперь, – сказал режиссер, – слушайте меня. Увольняйтесь из института и идите ко мне работать. Три года я ищу себе помощника, и вот вы явились.
Я онемела. Всю жизнь я мечтала работать в театре, и вот теперь мне пришлось искать доводы, чтобы отказаться от этого предложения.
– У меня нет опыта, театрального образования, я преподаватель английского языка, и только…
– Все, что мне нужно от вас, вам дано Богом, – серьезно сказал режиссер.
Я с сожалением покачала головой:
– Знаете, что сейчас делают мои студенты? Сидят на подоконниках и ждут моего возвращения. Они верят, что я все устрою. Бросить их в такую минуту – на это я не способна… – Я помолчала. – …и вынуждена с большим сожалением отказаться от вашего чудного предложения.
Режиссер помог нам. Я была очень благодарна ему.
В один из выходных дней я пригласила студентов к себе, чтобы провести читку и подготовиться к празднику. Пришли четыре студентки. Юра был дома и сидел в своем углу, читая книжку. Раздался резкий стук в дверь, и на мое «войдите» появился комендант нашего общежития, за ним – двое военных. Комендант, указывая на меня, сказал: «Вот это и есть Ада Александровна Шкодина». Один из военных подошел ко мне, попросил паспорт, внимательно прочитал его и предъявил постановление о моем аресте. Другой в это время рассматривал комнату, книги, присутствующих. Студентки расселись по стульям, а я осталась посреди комнаты.
Обыск был очень поверхностный, а когда студентки попытались чем-то помочь мне, старший из военных грубо крикнул: «Вы же комсомолки, не подходите к врагу народа!» Студентки заплакали, ко мне бросился Юрка, я как-то окаменела и, обнимая его голову, утешала, убеждала не плакать, но он уже отчаянно рыдал. Обняв мои колени, он крикнул: «Не отнимайте у меня мою новую маму!» А потом бросился к военному и, захлебываясь слезами, стал хватать его за ноги. Он все твердил: «Мама, мама, не уходите». А я с сухими глазами говорила: «Юрочка, не плачь, сейчас должен прийти папа, ты не будешь один». Обыск кончился, и один из военных протянул мне бумагу, в которой было сказано, как он мне объяснил, что при обыске не было попорчено или поломано имущество, в чем гражданка Ш. расписывается.
Затем мне велели собираться, взять умывальные принадлежности, теплую одежду, немного белья и пальто. Все четыре студентки рыдали в голос. Коменданту дали приказ открыть двери и проверить дорогу. Все общежитие как будто вымерло. И на лестнице и в коридоре была абсолютная пустота. Студентки все-таки выбежали за мной на улицу. Плача и утешая меня, говорили, что все выяснится и я вернусь. Милые, добрые девочки, как я их любила в ту минуту и как я не верила в свое возвращение!
В «черный ворон» меня посадили ловко и быстро, без всяких слов. Закрыли окно и захлопнули дверцу. Был октябрь 1948 года…»