Уже не однократный опыт проведения творческих мастерских в Театре на Соборной доказывает свою плодотворность. Нынешний проект, посвященный 70-летию Победы, занял неделю: с 7 по 14 февраля – и объединил военную прозу Богомолова, Платонова, Улицкой и трех режиссеров: Наталью Лапину, Антона Оконешникова и Константина Демидова. Первые два санкт-петербургских режиссера уже знакомы зрителям по предыдущим проектам. И хотя Константин Демидов оказался новичком на лабораториях, в Рязани его особо представлять не надо: актер, режиссер, начавший свое образование в Рязанском институте культуры, продолживший в ГИТИСе и театральном институте им. Б.В.Щукина.

 

 

Его постановка по хрестоматийной повести Владимира Богомолова «Иван» открыла отчетный показ. Возрастной посыл текста, в центре которого находится юный разведчик, как нельзя более точно отвечает тематике нынешних мастерских – «Подросток и война». Подросток здесь оказывается в самой гуще войны и, попадая в ее жернова, лишается и беззаботного детства, и любящей семьи, и, в итоге, жизни. Вчерашний мальчишка превращается в человека без возраста и без будущего, существующего лишь ненавистью к врагу и жаждой мести.

 

Прочувствовать ужас этой деформации режиссер предлагает, поставив себя на место 11-летнего героя:

 

– Нам хотелось попытаться прорваться в текст Богомолова, приблизить его к себе, поэтому интонация постановки максимально психологическая, – рассказал Константин Демидов на обсуждении.

 

На это работала и реалистичная обстановка блиндажа, выстроенного на сцене. И нарочито грязная и мокрая одежда, лужи, которые оставлял за собой главный герой, переступая босыми ногами. Его дрожащее, покрытое синяками тело. Комок, застрявший в горле и мешавший говорить. И звучавшая рефреном немецкая речь – расстрельное дело Ивана Бондарева. Все это еще больше закручивало тугой нерв актерской игры.

 

Но самую точную интонацию (причем всей лаборатории в целом) задал прием рассказа от первого лица. Прозаический текст Богомолова был оставлен в качестве ремарок. Но независимо от чьего лица шла речь, он произносился с местоимением «я». Через это «я» история войны становилась личной историей каждого в зале. 

 

Я – это маленький разведчик, схваченный и расстрелянный немцами. Я – это старший лейтенант, пытающийся пробиться через внутреннюю броню ребенка. Я – это и седовласый ветеран, новое действующее лицо, введенное режиссером. Он появляется в самом начале действия и не сходит со сцены, олицетворяя всех бойцов. Которые выжили. Которые могли бы выжить.

 

 

Личная история продолжилась и в следующем эскизе по рассказу Андрея Платонова «Божье дерево». Символический язык постановки позволил сохранить философичность платоновского текста, обобщив судьбу одного человека до всехристианских образов. Дерево как мир. Люди как листья. Солдат, защищающий свое Древо жизни на священной войне. И убийство, уносящее не только врага, но и живую душу самого солдата (не случайно режиссер «раздваивает» главного героя на живого и мертвого, разводя роль на двух артистов).

 

Начиная показ, режиссер Антон Оконешников кратко представил артистов, их персонажей и предлагаемые обстоятельства. Обозначил главного героя – солдата Степана Трофимова. И эта определенность (даже при совершенно пустой сцене) сразу задала систему координат спектакля, где точкой отсчета является оцинкованное ведро и фасолина, звонко упавшая в него со словами: «А Степан Трофимов погиб».

 

По ходу действия таких семян-жизней цинковый «гроб» насобирает не один десяток. Одиночный стук о стенки будет эхом разноситься в полной тишине сражения, где солдаты не кололи врагов штыками, а давили прикладами как клопов. Один, еще один, еще и еще. И вдруг – целая горсть: смертоносная автоматная очередь!..

 

Простой театральный прием произвел мощнейший эффект и сконцентрировал внимание на главной идее платоновского текста – неотвратимый ужас убийства, с которым сталкивается человек на войне.

 

 

Литературной основой для третьей работы стала книга «Детство 45–53: а завтра будет счастье», автором-составителем которой выступила Людмила Улицкая. Идею этого сборника она сама описывает так: «Одно поколение сменяет другое, и каждое имеет свою собственную физиономию, свои неповторимые черты, особенности. Мы задумали вспомнить о поколении тех, чье детство пришлось на конец войны, послевоенные годы 1945–1953». Десятки писем, драгоценные документы времени, были собраны под одной обложкой в единую «физиономию» времени.


 

Из 183 историй, среди которых есть и жестокие, и горькие, режиссер Наталья Лапина выбрала для своей постановки девять, объединенных общей лирической интонацией. «Хотелось не врать», – так сформулировала она главный принцип работы, который выразился, прежде всего, в предметном наполнении спектакля.

 

Основной элемент сценографии – длинный ряд дверей. Коридор коммунальной квартиры, теснота барака, как самый узнаваемый образ послевоенной эпохи. За каждой дверью – целый мир. Открываясь, он рассказывает свою историю: о подкове, найденной в день Победы и знаменующей непременное счастье, о бесконечных очередях за хлебом в 47-м, о бедности и лишениях, но вместе с тем, о светлой вере в мирное будущее.

 

Картинки прошлого оживали через реальные предметы: пишущая машинка «Ундервуд», швейная машинка «Зингер», примус, телефон, опасная бритва, ремень для ее правки и отрывные календари, «замершие» на дате 9 мая. При этом роль вещей не сводилась к иллюстрации, а скорее возвышалась до ценности музейных экспонатов, несущих дух эпохи. С такой подачи история страны перестает восприниматься как главы школьного учебника. Она открывается через реальные жизни, отданные реальными людьми.

 

И, наверное, для современного зрителя-подростка это и есть самое важное. Момент эмпатии, момент осознанного переживания другому человеку – это есть в каждом из трех эскизов. Поэтому подводя на круглом столе итоги мастерских, худрук Театра на Соборной Марина Есенина так и не смогла сделать выбор только лишь в пользу одной постановки. В итоге, рязанскую публику ждет сразу несколько премьер.   

 

 

Кристина МАТВИЕНКО, 

– Выбор материала для лабораторий – это очень важный и не дежурный момент сегодняшнего мероприятия. Приближающийся праздник Великой Победы мог легко превратить все в некое «датское» событие. Есть масса официозных текстов, текстов о героизме, о том, что надо идти на амбразуру и побеждать. Но здесь авторы обращают нас к главному, к тому, что война, – это всегда ужасно, это всегда убийство… Тексты, прозвучавшие сегодня, показали нам ценность частного свидетельства в истории. И прозвучать оно может и через ностальгические воспоминания, как у Улицкой, и через жесткую историю о мальчике-камикадзе, как у Богомолова, и через философию Платонова. Этот частный взгляд на историю, осознание войны как катастрофы и делает нас больше людьми, чем мы могли бы быть. А поскольку мы опять живем рядом с войной, опять актуализирована тема «свой» и «враг», то такой выбор текстов задает очень правильный тон.