Гусиные лапки, Иван-чай и путятинский дауншифтинг

Полив деревенский творог гречишным медом, я открываю ноутбук. Это уточнение не гламура ради, а понимания ситуации для. Утро выходного дня я провела не с кофе в постели, а на ярмарке выходного дня, так что теперь пусть дары рязанской земли вдохновляют меня на отзывы об увиденном.

Временно исполняющий обязанности губернатора Рязанской области Николай Любимов в числе прочих дал поручение развивать в Рязани традицию проведения ярмарок товаров местных производителей. Взяв под руки маму, опытного покупателя со стажем, я отправилась за покупками, чтобы глазами и кошельком проверить, как спрос горожан сочетается с сельхозпредложением и зачем хозяйствам области покровительство самого врио.

«А вы не видели, здесь гуся кто-нибудь продает? – спрашивает нас незнакомая женщина. – Мне целого не надо, я как-то купила лапы птичьи, внучке так понравилось, что она отправляет меня за ними каждый выходной. А я вот утку вижу, индюшку вижу, кур тоже, а гусей нет».

Печально-серого оттенка пуховик, зато немаркий, тронутые помадой губы и карандаш на бровях, как у бывшей учительницы, по всем приметам баба Валя из тех, кого мы называем интеллигентными старушками. Заметив наше праздное озирание, она охотно и с улыбкой взахлеб бросилась пересказывать диалог с внучкой. На ярмарке это нормально: вдруг и запросто говорить, будто хорошие знакомые. Пока я фотографирую, мама делает покупки, а значит, ее здесь принимают за свою: торгуются, советуют, дают попробовать.

Таких «своих» на площади Театральной по субботам бывает много. Ярмарки выходного дня с 2008 года – санкционированное место продажи для рязанских производителей. За место денег не берут, полиция обеспечивает охрану, а население – явку.

«Девятьсот рублей каждый выходной за вот эту справку», – показывает Михаил Влазнев свидетельство о том, что творог и сметана его ИП прошли лабораторную экспертизу. Крепкий высокий мужчина с огромными ладонями и широкой улыбкой рассказывает про будни частного домашнего хозяйства, бойко ведя торговлю при этом. Две его буренки из села Жолобова Слобода Спасского района в день приносят около 40 литров молока, из которого на ярмарку везут сметану, масло и творог.

«Жирность творога? Где-то 15 процентов, а меньше-то зачем? – удивляется Михаил Николаевич, и по-отечески снисходительно добавляет. – Меньше невкусно, да и к чему себя ограничивать в натуральном продукте? У меня вон сын по три литра в день парного молока выпивает, а я без творога и яйца домашнего всмятку утро начать не могу». Лицо у Михаила растягивается в пряничной улыбке, когда он вдруг вспоминает о доме, к реальности хозяина семьи вернула жена, выгрузив на прилавок новую партию молочки.

«Дорого?» – сочувствую я скукоженной бабушке, разменивающей пятисотку в обмен на товар спасских фермеров. «Нормально, дороже, чем в магазине, зато настоящее, – бьет она меня аргументом и добавляет. – Я у него (Михаила) всегда беру (голос становится заговорщицким). У всех с кислинкой, а у него нет. Без заквасок делает».

Доверие потребителей – задача номер один маркетинговой стратегии опытных ярморочников. Торговля тут у всех идет бойко, потому что из случайных здесь, по-видимому, только я. Остальные со знанием дела обсуждают рецепты и состояние дел в рязанском сельском хозяйстве.

На площади чуть более семисот квадратных метров какие только географические точки области не встретишь. Молочная продукция «с колес», то есть без фасовки максимальной свежести – это Рязанский, Спасский и Рыбновский районы. Мясо, колбаса – Ермишь, Старожилово, Льгово, Храпово… Живая рыба из хозяйств с искусственными запрудами Шиловского, Путятинского, Рязанского районов. Но вдруг неожиданно перед нами стройным шахматным порядком вверх, словно выкладкой товара занимались продавщицы магазина «Океан» в суровом 1991-м, появились консервы, тихоокеанские. Немой вопрос продавщица Леночка бойко прерывает: «Рязанские консервы уже разобрали, они дешевле».

Так при чем тут морская сайра и Рязань? Оказывается, у нас перерабатывают замороженный улов. Отсюда первый вывод: не все то на ярмарке зовут рязанским, что в Рязани вырастает. Это подтверждает и мой эксперт по продуктам мама. Она резюмирует, глядя на гречку: «Расфасовано на улице Чкалова не значит, что выращено в совхозе под Александро-Невским».

«К ректору пришел бизнесмен-технолог и предложил открыть цех переработки мяса, – поясняют девушки у вывески «Рязанский агротехнологический университет». – Берите колбасу, вкусная, мы ее только и едим!». Воспользоваться другим сильным брендом – тоже часть стратегии ряда гуру сельскохозяйственных маркетологов. Моя мама снова скептически замечает: «Вот и ведутся москвичи на этот ход, мол, колбаска рязанская, из сердца самого России-матушки. А мясо-то, небось, бразильское, замороженное».

Предположение родителя под сомнение не ставлю, она – давний приверженец продуктов из Белоруссии, а потому ее лозунгом «Покупай отечественное» не смутишь, ей факты подавай. «Коровы молочные заокские или спасские – это я себе представить могу. А вот низкую стоимость рязанских твердых сыров простая математика сосчитать отказывается». – И мама продолжает умножать цену литра молока на количество этих самых литров. На просьбу об экспертном мнении в данном вопросе наш спасский молочник Михаил замечает: «Мы торгуем близко к себестоимости. Дороже – люди не поймут. Держимся на трудолюбии и объеме. Торговля здесь бойкая по субботам, но говорить о сверхдоходах не приходится». Выставляются Влазневы на ярмарке в Рязани да на рынке в Кирицах. Больших оборотов без потери качества не нарастить, а потому довольствуются занятой нишей. Считать эти деньги легкими никак не получается. По пять-шесть 19-литровых кег с молоком перед закваской надо несколько раз поднять-опустить (нагреть, остудить, отправить в сепаратор), распределить сырье по продуктам, взбить, расфасовать, машину с готовой продукцией загрузить, два дня на торговых точках и снова по кругу… Отдельное слово про хозяйство, на котором жена с пяти утра каждый вечер без праздников, коротких дней или корпоративов.

Ряд мясной, молочный, рыбный, примкнувшие к палаткам индивидуальные предприниматели без ИП с соленьями и травками – полноценный рынок в центре города. Безусловно, удобное решение для жителей близлежащих улиц. Но если присмотреться, нет ощущения того, что Театральная ярмарка – та самая «смычка между городом и деревней», куда, по идее, должны стремиться любители эко-продуктов, прогрессивные рязанцы.

«Бюджетники и пенсионеры, – выносит мама свой вердикт, – печальные все какие-то, посмотри, лица устремлены вперед и, вместе с тем, внутрь себя». На контрасте вспомнились московские базары, вошедшие в моду с приходом к власти мэра Собянина. Бюджет столицы может себе позволить терема-прилавки, дизайнерские вывески, нарядную униформу торговцев. Выставочный лубок на радость жителям центра мегаполиса и туристам. В провинции – иначе. Рязанская ярмарка аутентично и без прикрас показывает, кому на Руси жить так себе.

Едва мы вспомнили о столично-ярмарочном подходе, как бодрый голос внезапного из ниоткуда появившегося ведущего прервал фольклорную подзвучку и призвал вспомнить граждан-покупателей о Масленице. На импровизированной сцене ближе к театру, приплясывая от холода, трио в пуховиках запели песнь, в центре круга бодро затанцевали дети и пенсионерки, остальные терпеливо наблюдали за программой. Ждали. Положено. Праздник.

«Берите мед, пробуйте. Вот Иван-чай, а вот тут клевер!» – мы покидаем шоу-программу в поисках сладенького. Я решаюсь на наивный вопрос, желая сбить бойкого продавца с проторенной колеи введения в транс городских любителей меда: «У вас ульи по полям расставлены или пчелы надрессированы? Откуда такая богатая продуктовая корзина?» Николай, молодой человек в очках, напоминающий студента радиоакадемии факультета ФТА, казалось, только и хотел поговорить.

Проигнорировав ухмылочку с прищуром соседа по прилавку, уверенно и отрепетированно заговорил о горелых полях, что заполонил Иван-чай в угодьях по соседству, об ульях в лесу, о собственных клеверных лугах. Толстой потянулся бы от удовольствия, а Тургенев подстрелил бы на охоте от радости незапланированных зайцев, узнай они, что есть еще Николаи в русских селеньях! Рекламирует уверенно, дает попробовать, жонглирует баночками с двух рук, говорит о семейной пасеке – заслушаешься, так с баночкой гречишного и визиткой с контактами от него и ушла. Мама, подумав, резюмировала: «Можно выжить в деревне. Кто бы что ни говорил, вот смотри, не пьют, работают, счастливые! – и добавила: – А цвет лица-то какой! И без морщин!»

Размечтавшись о деревенском раздолье, мысли о потенциальном даун-шифтинге под Путятино мама прервала в мясном отделе, среагировав на ливер. Легкое, язык, сердце и, ой, мамочки, почки! Пока родитель мой, причмокивая, делилась рецептами из собственного детства, я, шутя, спросила, где же мясо? На что продавец под вывеской «Соколовские колбасы», не моргнув, ответила: «В колбасе, это – что осталось!» Уверенная убедительность и безапелляционность – еще один маркетинговый инструмент в руках продавцов. Мясной ряд радует разнообразием, цены – ниже рыночных, но с сетевыми гипермаркетами не потягаться. Впрочем, кто ж сюда за подобным сравнением идет!

Пообщавшись напоследок с продавцами зверобоя и душицы, я дала себе слово летние сборы заготовить самостоятельно, благо дело заливные луга под боком, чай не Москва. Пасечник вдохновил! Уставшие и с покупками прогулочным шагом мы побрели домой.

«Знаешь, почему конфеты в свое время назвали “Гусиные лапки”, – вдруг спросила мама. – Моя бабуля говорила: “Ох, и сладки гусиные лапки! Так деревенские дети приговаривали в начале века». Я вспомнила внучку бабы Вали и мысленно пожелала ей дождаться от бабушки с ярмарки заветную птицу.

Римма МАКСИМОВА

читать весь номер