Разведка текстом

19 февраля в Рязанском театре для детей и молодежи завершили работу Международные творческие мастерские «Текст. Генеральная читка», посвященные 80-летию театра. За последние годы проект стал для театра традиционным: мастерские прошли уже в пятый раз, а по итогам предыдущих было поставлено шесть спектаклей. Затрагивая каждый раз новые темы, лаборатории не меняют общего формата: выбираются пьесы, приезжают драматурги, приглашаются режиссеры, распределяются роли и дается всего несколько дней, чтобы представить эскизы будущих спектаклей. Вот и на этот раз у режиссеров было лишь пять суток до «генеральной читки». Такие стрессовые ситуации рождают «подарки организма». Эти слова Марка Захарова абсолютно в тему вспомнила на пресс-конференции худрук ТЮЗа Марина Есенина. И, надо сказать, они с лихвой оправдались.

Загиб хвоста и широта души

Оказалось, что на «подарки» способен не только актерский организм. Жесткий дэдлайн хорошо подстегивает и капризное писательское вдохновение. Эскизные показы открыла пьеса Анны Богачевой «Гадкий котенок», которая была написана буквально в декабре прошлого года. А до этого, как призналась Анна, идея полтора года благополучно пролежала в неоформленных черновиках. И вот когда уже «успешно откладывать» пьесу больше было некуда, ее пришлось «успешно закончить».

Замысел, как выяснилось, был взят из реальной жизни. В деревне, где у Анны Богачевой есть дом, у соседей оказался кот породы сфинкс. Присутствие такого бесшерстного (или, попросту говоря, лысого) кота в уральской глубинке показалось драматургу просто «диким сочетанием». И писательской фантазией оно легко превратилось в пьесу-сказку про «гадкого котенка».

Впрочем, сам главный герой «гадким» себя отнюдь не считает. Умный, добрый, красивый, общительный и любознательный – и это далеко не полный перечень достоинств, которые признает в себе котенок. И, как показывает развитие событий, вполне обоснованно. Вот только гламурных хозяев эти его качества совсем не интересуют. Главное, загиб хвоста – выявленный дефект, который (о, ужас!) ставит крест на радужных планах разбогатеть за счет разведения породы.

И вот еще вчера такой желанный и обласканный кот ссылается на деревню к бабушке. И там из любимого Тутанхамона, Мони и Монечки становится «голомозлым», «лысинкой», «нечистым» и «уродом». Бабушка при виде его крестится и хватается за сердце, корова кричит в ужасе, кошка шипит, а мышь падает замертво. Не хочется описывать все злоключения сфинкса в деревне: пасторальный мир выписан режиссером Татьяной Дремовой (Луганск) ярко и с иронией, а артисты нашли для своих «животных» образов такие сочные краски, что каждый их выход встречался смехом. В итоге кот, конечно же, покоряет сердца всех деревенских жителей и находит настоящую семью.

Даже эскизный показ этой, казалось бы, незатейливой сказки выявил, сколько серьезных материй она позволяет затронуть. Здесь и тема инакости, непохожести. Больной вопрос избранности, породы, расы, второго сорта. Проблема поиска самого себя, своего места в мире. Осознание нужности и востребованности. И, пожалуй, главная фраза, которую произносит в финале бабушка: «Ну, герой! Ай, молодец, Моня! Не бросил своих!» – горький упрек всем нам, людям.

– При всем том, что «Гадкий котенок» – сказка про животных (весьма распространенный и популярный в театре для детей жанр), в ней поднимается очень важный детский вопрос – вопрос самоопределения, – подводит итог театральный критик Алексей Гончаренко (Москва). – Кем ты хочешь быть? От чего ты отказываешься в себе? Ради чего готов идти на компромиссы? Так или иначе это происходит со всеми персонажами: каждый решает свою проблему. Поэтому для меня в эскизе самыми интересными были моменты, когда артисты забывали про «животную» пластику, переставали играть зверей, и начиналась настоящая история про людей.

Черная сим-карта

Эскиз второй. Не спеша, вразвалочку на авансцену выходят артисты. Представляются.

– Здравствуйте! Меня зовут Екатерина Вишневская. Я играю роль Тани. Тане 8 лет. Таня крутая. И это очень страшная сказка.

– Меня зовут Дмитрий Мазепа, я буду играть Киру. Кира – умный. И это очень страшная сказка.

– Я – Валентина Федотенко, я играю Марусю, Маруся – волшебная. И, да, это очень страшная сказка.

Закутываются в пледы, зловеще подсвечивают лица фонариками, черная сцена погружается в темноту...

И страшная сказка начинается!..

Завязка пьесы Ирины Васьковской и Дарьи Уткиной «Как спасти папу, похищенного ужасным драконом», предложенная режиссером Михаилом Егоровым (Москва), выглядит многообещающе. Традиционные детские страшилки напичканы приметами нашего времени: черная сим-карта, кровожадное приложение «Красный паровозик» в эпплсторе, непроходимый 13-й уровень в компьютерной игре, пожирающий руки и ноги, пропавший друг и вкусный мясной завтрак!.. И самая страшная страшилка о том, что всех пап похитил ужасный дракон, и они забыли своих детей! Но именно она неожиданно оказывается правдой…

О’кей Гугл: «Как спасти папу, похищенного ужасным драконом?». Так и не получив толкового ответа, дети сами отправляются на выручку. Ужастик превращается в квест-бродилку. Как полагается по законам жанра, дружная команда, встречаясь с «трехголовым» отцом-драконом, постепенно распадается. И пока ребятня плутает в поисках родителей, драматурги также плутают по вечным проблемам отцов и детей, порой излишне напирая на нравоучения. В итоге, пьеса оставила двоякое впечатление, что подтвердилось и во время обсуждения.

– Текст цепляет с первых секунд и сразу вызывает огромное доверие, – говорит театральный критик Оксана Кушляева (Санкт-Петербург). – Причина в языке, которым он написан. Страшилки придуманы очень остроумно, в них сохранены все архетипы детских ужастиков. И режиссер в эскизе тонко чувствует, как их надо преподнести. Но чем дальше, тем больше из живого детского текста вылезает мораль, и начинается долгое «выговаривание» детского одиночества. Здесь для меня все как-то драматургически рассыпается. И очень здорово, что в финале эскиз все-таки возвращает зрителей в жанр страшилки. Театр нас не оставляет, и за это режиссеру спасибо!

Бесперспективняк

В этом году мастерские обрели статус международных. Иностранных гостей представлял тбилисский режиссер Вахтанг Николава. Как сказала Марина Есенина: «Будет интересно посмотреть, как работают, как мыслят люди, с которыми нас объединяет общая история, но разъединяет граница».

Общая история в эскизе присутствовала зримо: белый бюст Ленина на черном пространстве сцены. Впрочем, ко времени и эпохе этот символ не имел никакого отношения, а означал скорее географию: около памятника Ленину в пьесе Полины Бородиной «Рыба и шоколад» встречается парочка влюбленных. Андрей из спецшколы для сложных подростков и Маша из хореографической – современные Ромео и Джульетта, которых разъединяет не клановая вражда, а социальные статусы.

«Ты для нее – бесперспективный вариант, – безжалостно режет правду-матку друг Андрея по интернату и подытоживает, – вы как рыба и шоколад, плохое сочетание».

Но гормоны и первая любовь еще со времен Шекспира ни в грош не ставили перспективы. И хотя режиссер подчеркивал, что главным для него было показать неприглядные последствия расслоения общества, разных социальных групп на сцене так и не получилось. Были лишь одинокие подростки, запертые каждый в своем режиме и противостоящие миру взрослых.

Существенно сократив пьесу, на этом моменте режиссер остановился особенно внимательно. Во взаимодействии с учителями, воспитателями, директорами юные герои раскрываются максимально полно, обнажая все свои – и самые благородные и самые отталкивающие – стороны. И как бы ни заповедовали им взрослые: не приближайся к человеку из другой касты – они все равно тянутся друг к другу. И оба оказываются отказными, брошенными. Оба – рыбы. А быть может, оба – в шоколаде.

Прямая речь

Михаил БАРТЕНЕВ, драматург, руководитель лаборатории «Текст. Генеральная читка»:

– Театральные мастерские бывают режиссерские, бывают драматургические. В нашем случае проект совместный, и это очень важно. Мы его задумывали как последнюю проверку пьес, генеральную репетицию перед тем, как выдать их в свет. На мой взгляд, это крайне важно, прежде всего, для авторов. Зачастую взгляды режиссера и драматурга не сходятся. И как раз на стадии эскизов можно найти взаимопонимание, попытаться прощупать слабые и сильные места текстов, внести финальные правки. Замечательно, что эти мастерские проходят в театре уже несколько лет. Лично для меня это еще и поиск людей, которые хотят и могут писать для детей. Я уже убедился, что научить этому невозможно. Можно подучить ремеслу, но в детской пьесе на ремесле «не выедешь». Я прочитываю огромное количество детских пьес, большинство из которых, увы, не самого лучшего качества. И вот когда вдруг в авторе чувствуешь «детскость» от Бога, а не приобретенную вместе с дипломом о высшем драматургическом образовании, – для меня это великая радость. Здорово, что рязанские лаборатории позволяют открыть новые имена.

Фото Елены КОРЕНЕВОЙ

Вера НОВИКОВА

читать весь номер