Ине прогадали! Фотографу, прошедшему жесткую школу советской журналистики в крупнейшей центральной газете, сделавшего себе имя в Европе, волею судеб ставшему социальным психологом, а позже – медицинским фотографом в области офтальмологии, наверняка есть, что порассказать слушателям. Свой многолетний опыт, наблюдения и размышления, серьезные и не очень, Ролов сконцентрировал в двух лекциях «Тема – королева фотографии» и «Болезни фотографа в человеке». Ну а позже прочитал еще одну – для «Новой». 

 

 

 

– В нашем роду я представляю третье – но не последнее! – поколение фотографов. Дед Борис был в Челябинске первым коммунистическим фотографом. Вторым был его сын Ефим, известный портретист. Его знали как тонкого мастера портрета, причем не в художественной, а именно в бытовой фотографии. Я же, третье поколение, пошел в журналистику. Но начал не с фотографии (хотя занимался ею с семи лет, когда получил первую камеру), а как пишущий журналист. Им и оставался, но мне было интересно связать фотографию с текстом, не только формально, информационно, но и эмоционально. Сейчас подрастает четвертое поколение (дети моего дяди-портретиста), они исповедуют новую фотографию, глубоко уходящую в подкорку, в подсознание. Я занимался человеком снаружи, они – изнутри.

 

 

 

– Спорт. Очень интересно в узких газетных рамках сделать по-настоящему интересную вещь. Это соревнование с самим собой.

 

 

– Чаще всего иллюстрация является поддержкой текстовых материалов. Но не всегда. И очень часто иллюстрация – ложь, и ложь эта «святая». Фотожурналист работает в газете, он живет в этой семье и, естественно, говорит языком своей газеты, а этот язык не всегда честный.

 

Существует много правд. Если обобщить, то их можно разделить на две категории: правда формальная и правда образа. В крупных газетах (в мелких на это человека просто не хватало) фотокорреспонденты в угоду правде образа лгали в правде формальной. Мы ведь в то время не очень-то задавались вопросом, что мы делаем. Вопрос был, как мы делаем то, что делать надо. Потом мы созрели и начали больше понимать, но тогда нас интересовали другие вещи. Так что в сочетании текста и фотографии нет противопоставления. Но если случается счастливое стечение обстоятельств, как, например, у Юрия Роста, то одно работает на другое.

 

 

– Нет. Тяжко было физически. Работа фотожурналиста, особенно центральной газеты, предполагает очень много командировок. А когда ты старше 30 лет, то начинаются всякие проблемы с поясницей, коленями и т.д. Так что физически было тяжело. Ну и нелегко было приезжать на место и искать новые подходы к старым темам. А темы повторялись из годы в год: передовики, ударники, коммунисты… Но в «Советской России» того времени произошло удивительное чудо. Это было время, когда «на хозяйство» пришел Михаил Федорович Ненашев. ЦК КПСС послал его на «Советскую Россию», чтобы сделать газету другого толка. Если «Правда» была официозным органом партии, то «Советской России» отдавалась духовная компонента работы с населением. И она взяла ее на себя, даже слишком. Под руководством Ненашева газета стала очень прогрессивной. Мы все болели одной болезнью: искали нечто, что позволяло бы нам говорить о том, о чем говорить не принято. И мы нашли этот выход: начали эпопею с материалами на тему «Чудаки украшают мир». То, что представлено здесь на выставке «Восьмидесятые…» – это именно эти чудаки. Конечно, чудаками их называли условно. Никто не считал их такими. Это были правильные люди, которые показывали иной тип жизни. На них надо было равняться, что мы и показывали в газете.

 

 

– Да, у меня был один прокол. Очень сильный. Меня из-за него выгнали из «Советской России». На два месяца, со скандалом. Я в газете появился в 1982 году и слишком быстро стал расти. Меня, как ведущего фотокорреспондента, послали в Минск: к 50-летию Советского Союза надо было сделать материал о 15-и республиках. Мне достался Минск, а это очень неудачный для съемки город. Во время войны он был полностью разрушен и в то время представлял собой сплошной социалистический новодел. А показать-то город надо! И я сделал серию «Башенки Минска» из четырех фотографий. Но одна из этих башенок оказалась башней городской тюрьмы! И в этом ничего бы не было, если бы не подпись: «Таков облик современного Минска» – которую сделал, кстати, даже не я. Снимок моментально перехватила западная печать, естественно, обыграли фотографию и подпись. Минчане, может быть, и промолчали, если бы не было западной шумихи. В результате они позвонили в ЦК, оттуда спустили распоряжение разобраться, не является ли это идеологической диверсией. Выяснили, что не является, но отреагировать надо, поэтому журналиста уволили на два месяца. Но потом – взяли обратно.

 

 

 

– Нет. Страшно людям, которые порывают, а я не порывал. Я просто растянул границы.

 

 

– По сути, так же, но с несколько иной историей. Я являюсь членом старинного германского национального фотографического общества. Оно существует практически с самого начала фотографии. Моя задача в рамках этого общества – налаживать отношения между Россией и Германией, чем я и занимаюсь.

 

 

– В одном русском и одном европейском.

 

 

– Немецкие и российские фотографы очень отличаются друг от друга: по критериям, по канонам съемки. Немцы – мастеровитые ребята. В среднем по качеству они делают такие фотографии, которые русским и не снились. Это объясняется доступностью дорогой аппаратуры и дорогого софта. Средний немец может позволить себе купить их гораздо быстрее, чем средний русский.

 

 

– Верно, но в Германии этим не занимаются, потому что опасно. Лучше выложить 3 тыс. евро за последнюю версию Photoshop, чем рисковать: в Германии очень сильная система проверок. Я размещаю снимки на фотосайтах по двум причинам. Фотографу нужна аудитория: плохо ли, хорошо ли он снял – фотографии нужно выставлять. А то, что я выставляю на двух сайтах (всегда одновременно!), – это для сравнения двух менталитетов: реакции зачастую бывает абсолютно разными.

 

 

– Для меня? Нет. Я могу показывать фотографии о сексе, боли и т.д. Весь вопрос, насколько тактично это сделано. Запретных тем вообще нет ни для кого.

 

 

– У меня есть ответственность перед моими зрителями. И это не эфемерная ответственность, а самая реальная. Я отчитываюсь перед ними о том, что пережил. Это принцип. Я не оскорбляю эту женщину, я смотрю на нее сочувствующими глазами и рассказываю другим людям, умеющим сочувствовать, что вот так бывает в жизни. Если делать снимки с любовью, то все укладывается в рамки.

 

 

– Христианская мораль – это самый верный ориентир. В ней надо искать разрешение на показ таких фотографий. Люди, допускающие это, позволяют себе надругаться над человеческой моралью. И всегда находятся другие люди, которые готовы выставить такие снимки в топ лучших. Это разрушители, но они тоже необходимы обществу, хотя бы для того, чтобы отрицать такой подход к жизни. Когда подобные фотографии поднимаются в рейтингах, это отображает состояние общества. Но, тем не менее, я глубоко убежден, что красота...!

 

– В случае фотографа самые добрые, теплые, христианские чувства – это и цель, и инструмент. Ими он делает фотографии, которые передает дальше и пробуждает у людей такие же чувства. Это обогащает, сохраняет и сберегает. Любовь – это оборона для человека, для его сердца и души.