«Новая газета»-Рязань /№08 от 7 марта 2021 г./ «Комбайнеры» меня не преследуют

Самый известный гармонист России Игорь Растеряев умеет совмещать, на первый взгляд, несовместимое. Он актер, лицедей, еще недавно работавший в питерском театре, и он же – рубаха-парень из деревни Раковка под Волгоградом.

Песни его рождают ассоциации с книгами писателей-деревенщиков типа Василия Белова: говорят, учась в Литинституте, тот регулярно терзал гармошку, а затем «по наследству» передал Рубцову. Но «деревенщики» пугались рока, воззвания писали в газеты, чтобы рок запретить, а Растеряев и на сцене «Нашествия» чувствует себя как рыба в воде.

Теперь неугомонный рокер-гармонист решил вернуться к театру, но уже на своих условиях. И книжку выпустил. И по Рязани, наконец, погулял. Обо всем этом мы и разговорились после очередного рязанского концерта Игоря в кафе «Старый парк».

Самый русский город

– Игорь, сразу местечковый вопрос. «Ленинградская песня» у вас есть и про Ростов тоже. А почему про Рязань нет? И вообще, какие ассоциации связаны с нашим городом?

– Рязань упоминается в песне «Георгиевская ленточка», так что она у меня появилась даже раньше, чем другие города. Нам очень понравилось место, где мы выступали, – кафе «Старый парк». Раньше так получалось, что уезжали сразу после концерта, а в этот раз погуляли нормально по городу и разглядели кучу деревянных домов. Теперь увидели старую Рязань, парк, русскую зиму и нам это сочетание очень понравилось. Ну, а самые первые ассоциации – Есенин и грибы с глазами, как у всех. И то, что Рязань – это самый русский город. Мне вообще нравятся города середины России, где старая архитектура осталась – Рязань, Тула, Коломна, Шуя, Суздаль.

– Тур, в рамках которого прошел концерт, назван «10 лет на комбайне». С того момента, как «выстрелила» песня «Комбайнеры», вышло несколько альбомов, написалось много новых хороших песен, а публика по инерции все просит и просит именно ее – для многих «сучка Кондолиза Райс» как первая любовь, ее не забудешь. Как ухитряетесь лавировать между хотелками публики и тем, что самому хочется исполнять?

– Двухчасовой концерт включает практически все песни, написанные за десять лет – их примерно 35. Только некоторые не входят – например, «Коня» сегодня не было, еще что-то не спели. Это раньше, чтобы набрать полтора часа концерта, приходилось пять раз «Комбайнеров» петь и «Русскую дорогу» шесть. А сейчас обходимся по одному разу – только «Русскую дорогу» сегодня на бис повторили. В компании редко поем «Комбайнеров». Так что я не могу сказать, что они меня преследуют.

Стайерский забег

– Когда десять лет назад все только начиналось, были ведь какие-то ожидания и надежды насчет концертного будущего на сцене? Насколько все эти «розовые очки» и «бриллиантовые дороги» оправдались со временем? И были ли разочарования?

– Никаких разочарований нет, потому что я не мог и представить, что все так долго протянется. Но десять лет все протянулось и проехалось, и песни не перестали писаться. Концерты продолжаются. У меня получился не спринтерский, хлопушечный, а стайерский забег. Мне это нравится.

– За эти годы Растеряев начал постепенно расширяться. Книжки стал выпускать, моноспектакль недавно сделал… Можете немного рассказать про то, как заполняете собой мировое пространство?

– Да, моноспектакль сделали недавно. Жалко, что пандемия помешала ему набрать обороты – сумели только единожды в Питере его сыграть на публике и все. А книга «Это че за балаган» писалась-рисовалась 17 лет – по рассказам моего друга. Она началась с коротеньких баек Гриши Выпряжкина – человека, который годился мне в отцы, но я с ним дружил, черпал от него живой казачий язык и жизненную мудрость. Мудрость эта, как и высказывания, и образ жизни Гриши, была весьма сомнительна с точки зрения многих так называемых адекватных людей. Но она прямо вытекала из культуры и образа мышления его предков – Гришиных дедов и бабок – именно этим он меня и покорил. Абсолютно другой человек был – другая планета просто. Если поставить рядом с сегодняшним подростком с айфоном и в штанишках коротеньких – просто мамонт какой-то. И я понимал, что раз я таких людей застал, то должен сохранить, записать, зафиксировать эти язык и образ, своеволие и логику этого человека. И книгу издать, а потом сделать моноспектакль и сыграть его в этом спектакле.

Постановка делалась тяжело, в очень сжатые сроки, по сути за три недели, хотя там получилось три часа действа с антрактом. Выручил однокурсник Юрий Евдокимов – без него бы я не справился. Некоторые песни изначально писались к спектаклю. «Кореш», например, это песня про похороны одного из базовых персонажей спектакля. Песни «Детство», «Молодой», «Проводы» тоже писались к спектаклю. Просто он затягивался и затягивался, а песни уже были написаны. Не хотелось ждать – песни выпускались самостоятельно, а к спектаклю я писал новые. «Ворота», «Мама» – они тоже оттуда вытекают, материал спектакля подразумевал много песен.

Маппинг и казачий диалект

– Получается, вам надо чаще моноспектакли делать – сразу много новых песен рождается. Кстати, есть шанс, что моноспектакль увидит рязанская публика? Вообще за пределами Питера думаете его показывать? Чем вы хуже того же Гришковца?

– Технически сложно. И он слишком дорогой. Там присутствует такая вещь, как маппинг, то есть несколько повешенных экранов и на них с разных штук посылается маппинговое видеоизображение. Плюс еще много всего технического. У Гришковца все проще: сцена, ведро, веревка и микрофон. Вот молодец Гришковец – он правильно делает спектакли.

А мы связались с головной болью. И все оформляется моими рисунками – хотели задать этим некую эстетику. Конечно, мы ее задали, но я на ней полностью разорился. Зато мы классно все показали. Но один раз. Надо в Питере снова показать и в Москву довезти. Про Рязань не знаю, хотя всецело за. Если руководство местного театра скажет, что мечтает увидеть на своей сцене мой спектакль с большим количеством ненормативной лексики диалектической – я готов.

Залы, кстати, тоже проблема. В Питере долго никто не хотел связываться, чуть спектакль под откос не пустили: какой-то придурок увидел газетную заметку и начал строчить в администрацию, что матом ругаемся. Какой мат? Диалектический разговор казачьего южнорусского языка. Там не про мат – это про боль Руси спектакль. Слава богу, впряглась «Армия «Алисы», а то была бы премьера… Люди все до идиотизма готовы довести.

Когда репетировал, я все думал, каково мне будет говорить этим языком диалектным. При людях, которые сидят в зале. А там ведь родственники, друзья. Оказалось – прекрасно. Потому что мат оправдан, он льется как диалектная музыка ушедшего языка, которым никто не говорит. Это, кстати, рязанский диалект – яканье, мягчение окончаний глаголов. Река Медведица заселялась, в основном, выходцами из Шацка и других южных пограничных городов, и они долго сохраняли этот говор.

– В Википедии в качестве факта висит информация, что с 2002 года Игорь Растеряев не пьет алкоголь. С другой стороны, во многих песнях алкоголь упоминается. Вот сразу вспоминается: «Ходики идут, на столе вино». Где правда?

– То, что я не пью 18 лет – это правда.

– Я бросал пить лет на восемь. Это случилось, после того как встречали где-то в незнакомой квартире Новый год, и у меня часов пять из жизни выпало – не помню, что делал, хотя не спал, а функционировал. Помню, что полвторого захожу в комнату, где смотрят телевизор, а полседьмого уже одетый стою в дверях, и мы с компанией собираемся уходить, причем сознание включается посередине разговора, который я, оказывается, вполне осмысленно веду, прощаясь с хозяевами. После этого я испугался и надолго прекратил, да и потом толком не начинал. А у вас с чего такой суровый запрет обозначился?

– Наверное, дома были – в помещении, в тепле? Не вижу повода для паники! Я много раз находился в сугробах, подвалах, пивал стеклоочистители «Льдинка» и «Снежинка», одеколон. Вот постоянно про это рассказываю, а родители постоянно меня ругают. В последнее время перестали – все равно уже все рассказал. Я бросил, потому что иначе бы умер просто. Все алкогольные прелести, которые могли быть, я уже к 20 годам прошел – отмороженные руки-ноги, питье суррогатов. Все это было довольно серьезно – пришлось бросать.

А в песнях осталось, потому что я там редко пою про себя. Обычно я кого-то воспеваю – тех людей, кого знаю. Мало песен, которые поются от меня: даже если поется «я» – это не про меня, в основном. Либо моими глазами, но кто-то. Я в песнях стараюсь уводить от себя внимание. Стараюсь всем показать – оп! – посмотрите, какая проблема. Это как в спектакле. Вот ты вышел на сцену: «Я! Я! Я!» Ну, люди посмотрят на тебя – и что? За минуту ты им надоешь. Поэтому должен переключать внимание, кого-то играть, про кого-то рассказывать. То же самое и в песнях.

«Вкус у меня специфический»

– Я помню свои эмоции, когда впервые услышал Игоря Растеряева: «Надо же, как здорово! Оказывается, и такое бывает!» А у вас были за последнее время такие же ощущения от чьего-то творчества?

– Честно говоря, музыкальный вкус у меня специфический. Мне нравятся люди, которые очень сомнительны с точки зрения большинства. Рэпер Сява, например. Кстати, я с ним тут встретился в Москве и даже помог на баяне что-то записать – отличный пацан, хваткий, просто образ у него такой. С Эдуардом Скрябиным, который «На родину едут кореша», мы концерт делали. Они меня прикалывают не по текстам, не по музыке, а именно как персонажи – они настоящие, штучные в нашу эпоху всей этой пластиковой штамповки. На это не надо ориентироваться, наверное, потому что не имеет отношения к тому, что я сам делаю. Но, тем не менее, почему нет?

– Давайте поиграем в футурологию. Прошло десятилетие «Комбайнеров», а следующее под знаком какой песни может пройти?

– Это надо посмотреть, какая песня появится за этот срок и будет ли она вообще. Парочку в этом году я уже успел написать – надо клипы на них снимать. Может, будет «20 лет на комбайне» – к тому времени все забудут, что было «10 лет на комбайне». Хотя в «Комбайнерах» и сейчас половина непонятного – эмо-культура, Кондолиза Райс, поколенченские моменты присутствуют. Меня сестра спрашивает: «Кто такой Чапай?» Ей тридцать лет, а она не знает фразы «Чапай думать будет».

«Смирите гордыньку»

– Мне особенно нравится песня про ангелов-хранителей. Интересно, из чего она «выросла»?

– Из музыки. Зазвучала в голове музыка – та-да-та (напевает). Берется гармошка, играешь этот ритм и понимаешь, что это кто-то идет, причем несколько, в затылок друг другу. Волшебно идут и они добрые. То есть некие добрые невидимые волшебники. Кто это? Ангелы-хранители! А дальше уже текст придумался. Сначала музыка была – и я эту музыку слушал.

«Дождь над Медведицей» – тоже сначала зазвучало «кап-кап», капли дождя. Так что на самом деле все из музыки рождается. Кстати, часто спрашивают про эту песню, потому что там упоминается Лиенц – место выдачи воевавших за Гитлера казаков. И возникают вопросы, что это значит и за кого я, за белых или за красных? А песня-то написана не за красных и не за белых – это вообще о трагедии донского казачества. И Лиенц можно к трагедии отнести – то, что люди вообще там оказались, разве это не трагедия? В Лиенце, кстати, заодно выдавали и людей из первой волны эмиграции, априори не советских граждан, казаков и их семьи, кто и за Гитлера никогда не воевал – там большие зверства творились, почитайте, если интересно будет…

В клипе мы брали не белых и красных, а фотки казаков Первой мировой войны – последний раз, когда они были вместе, едины. А потом пошел раскол. Говорят: эти были правы, а те неправы. Но в гражданской войне не может быть правых и неправых – это один народ. Нация не смогла договориться, по какой дороге идти, и пошла убивать друг друга. Одна часть одержала верх и перебила другую. И мы принадлежим культурно и генетически, в основном, к победителям, кто бы ни думал наоборот. Сейчас графьев много, после перестройки все стали дворяне… Перебито было почти под корень – откуда вы, клоуны, взялись?!

Судя по комментариям на Ютубе, гражданская война не закончилась. Зато люди узнали, что такое Лиенц – многие же историю учат по песням. По сути, нашу страну казаки создали. Чукотка, Салехард, Дальний Восток, почти все территории, с которых мы сегодня качаем нефть и газ, присоединены казаками. В Обдорске, то есть Салехарде, стоит памятник казакам – за Полярным кругом. Может, мне кажется, но даже само название Обдорск – очень казачье, «об дорогу» значит, то есть городок вдоль реки-дороги. «Об-это» – по-казачьи «вдоль», в Раковке до сих пор так говорят.

Очень многое в истории, на мой взгляд, зависит от пиара. Казакам с пиаром катастрофически не повезло – хреновые они были пиарщики, проворонили все свои правильные пиар-ходы. Кто они сейчас для многих? Какой образ приходит на ум? Сегодняшнее ряженое полупьяное отребье, которое ходит и звенит медальками, надувает щеки на демонстрациях и на рынках. Либо жандармы царские, которые хороших рабочих лупили нагайкой. Либо перебежавшие к фашистам. И все по ним так остроумно в интернете проходятся… Да идите вы нахрен! Напишите лучше, что казаки – это люди, которые по сути собрали и создали самую большую в мире страну! И охраняли ее по самым опасным направлениям и рубежам. Поклонитесь в ноженьки. Смирите гордыньку. Но этим никто не занимается, потому что отточить остроумие в критике легче и приятнее.

«Дождь над Медведицей» – попытка всепростительного примирения. Там очень важен образ дождя. Потомок стоит под дождем и осмысляет все это, давно произошедшее – и лагеря, и прочее. А куда деваться?

«Тут правильные пацаны»

– Сейчас мало концертов из-за эпидемии, но вы вообще редко выступаете по сравнению с другими. Боитесь свои песни «запеть», перестать в них верить?

– Не так уж и редко. В 2019 году мы пошли на Восток – три недели шарашили от Ярославля до Владивостока, более десяти городов. А так получается в среднем три-четыре концерта в месяц, иногда пять-шесть. Раньше это было обусловлено работой в театре. Когда концертная деятельность кипела, и все было ново, тогда и надо было «чесать», но все театром регулировалось. А последние пять лет как взяли ритм – так он и продолжается, кроме каких-то отдельных туров.

У других людей есть обычно группы, а группы – это музыканты, техники и так далее. И ты должен кормить этих музыкантов и техников. Поэтому хошь не хошь – будешь давать концерты. Нас же всего двое на выезде – я да администратор Маша, мы гораздо мобильнее в этом плане. Курочка по зернышку – вот и на три корочки хлеба хватает, в денежном отношении мы более свободны.

– На Украину не зовут?

– Мы там были, но до 2014 года – в Киеве и Одессе. Звали даже во Львов, а вот на Донбасс нет. Недавно в Крым пытались сунуться, но столкнулись с такой коррупцией, что разрулить нету сил. Мы сказали: нет, мы уж лучше в Рязань, тут правильные пацаны.

– По театру не скучаете?

– Я его вспоминаю с благодарной щемящей ностальгией. Но желания туда вернуться и продолжать играть то, что я там играл, нет. Я уже сыграл то, зачем меня туда брали, – на ложках стучал, в детских спектаклях участвовал. Теперь хочу свой моноспектакль играть, но, к сожалению, пока нет возможности.

лучше хором

Песня ангелов-хранителей

Жизнь людей состоит из тернистых путей.

А мы – ангелы, мы охраняем людей.

Нас отправили к ним наши боги-отцы.

Мы – небесного войска земные бойцы.

Нам задача дана охранять, не мешать.

А ты попробуй везде успевать-поспешать,

И сидеть на плече, и глядеть молодцом,

Так что зря нас рисуют с унылым лицом.

И всегда, когда трудный кончается бой,

Люди путают нас то с судьбой, то с собой.

И не знают, победу купая в вине,

Сколько бед застревает в усталом крыле.

Сквозь огонь пронеся и по горло в воде,

Будем с каждым стоять мы на страшном суде:

«Эй, апостол Петро, ну-ка дверь открывай!

Что там выпало нам, то ли ад, то ли рай?»

И закончится суд, и душа улетит...

А пока мы идём по земному пути,

Будто в связке одной, и, крестясь каждый раз,

Люди вместе с собой охраняют и нас.

Фото Дмитрия ВЕРТЕШИНА

Анатолий Обыдёнкин

читать весь номер