В студенчестве, в начале 1960-х годов, чем только мы не увлекались! Книги и кино были на первом месте. Чтобы избежать очередей на новую книгу или журнал, одновременно были записаны в нескольких библиотеках. Мой друг и сокурсник по художественному училищу Валентин Третьяков брал книги в четырех абонементах. Причем, когда сегодня слышишь об учебных перегрузках современных учащихся, невольно приходится улыбаться, чтобы не огорчить «перегруженного» собеседника. В годы нашей учебы мы воспринимались нашими педагогами «легкомысленными и не достаточно прилежными учениками», поскольку «могли бы, голубчики, и большее освоить»!

 

Мы понимали, что педагогам хотелось, чтобы мы все свое время посвящали академическим занятиям. Но молодость всегда стремится бежать в ногу со временем. Разве она может усидеть в аудитории, если в кинотеатре, который прямо напротив училища, всего один день транслируют «Земляничную поляну» или «Рокко и его братья»? Можно ли всего один раз смотреть «Ночи Кабирии»? Да нет же! Киноленты Антониони и Бергмана, актеры уровня Жана Габена заполняли пространства нашей души, не оставляя места ни для чего иного.

 

Были, конечно, посещения всех выставок и концертов. Поднимались шумные дискуссии о «новизне и отсталости искусства».

 

Короче говоря, жили энергично, интересно!

 

И в это же время по центральным улицам Рязани бродил пожилой мужчина, вызывая в прохожих чувства настороженности и отстранения своим угрюмым видом.

 

– Смотри! Настоящий Жан Вольжан.

– Похож! 

 

Еще как похож на Вольжана, сыгранного в кинофильме «Отверженные» любимым нами Жаном Габеном.

 

– А какой угрюмый… Какой нищий…

 

Однажды мы оказались рядом с рязанским Вольжаном в гастрономе на площади Ленина. Он стоял у прилавка впереди нас. Пока он соображал о том, что бы ему купить, один из нас, троих великовозрастных оболтусов, возьми да у самого уха мужчины свистни по-милицейски.

 

Мужчина вмиг осел и, не оглядываясь, быстро-быстро, насколько позволяли ему натруженные ноги, исчез из магазина.

 

Почему? Зачем так обидели нищего незнакомца? До сих пор не могу избавиться от глупой выходки сытого балбеса. Почему он так сильно был напуган фальшивым свистком?

 

Встретиться нам пришлось только через два года. 

 

Осенним, промозглым днем дверь выставочного зала рязанского Дома художников отворилась и…

 

– Вы позволите ознакомиться с вашей выставкой?

 

 Он! Наш Жан Вольжан! 

 

– Пожалуйста, пожалуйста! – затараторил я, испытывая перед гостем смятение.

 

Незнакомец, оставив свои галоши за дверью, принялся неспешно смотреть висевшие картины.

 

– А что же это вы галоши оставили за дверью?

 

– Ничего. Никому они не нужны, – глухо ответил он.

 

Стоявший на стремянке посреди выставочного зала электрик, весьма удивленный тем вниманием, с каким нищий посетитель знакомится с экспозицией, с нескрываемой насмешкой посоветовал: «Смотри, дед, внимательнее, а то неучем помрешь»!

 

Хамство вновь стегануло душу.

 

– Ну, зачем же это вы так?.. 

 

В выставочном зале повисла душная тишина.

 

Закончив знакомство с выставкой, незнакомец, чуть кивнув густо заросшей головой, негромко поблагодарив за выставку, вышел. Надев галоши, посетитель неожиданно твердым голосом сказал, обращаясь к электрику: «Держитесь крепче, ибо вы глупы, как лампочка». 

 

Больше я уже никогда не встречал того рязанского Жана Вольжана, может быть, Жана Габена. Он исчез из виду, оставив и в сердце, и на душе глубокую печать – тавро.

 

Не так давно узнаю, что тот нищий, от которого сторонился прохожий, кого пугались и кого дразнили дети, на уровень нищего, скорее всего, был низведен чудовищной жестокостью репрессивных органов, конечно же, по распоряжению властей. 

 

Унизив социальное положение этого несчастного человека, никакие силы не смогли погубить в нем нравственного начала. Он и в одеждах нищего оставался дворянином Духа! Хам же, во что бы его ни обряжать, всегда остается хамом!

 

Упругие нити памяти удерживают массу примеров недостойного поведения с людьми, оказавшимися в силу различных обстоятельств на социальном дне. В солотчинском детском санатории жил Митя-дурачок. Мало кому было известно о его купеческом происхождении. Добротный, кирпичный дом, в котором родился Митя Макаров, до сих пор стоит в поселке Закомарок древнего села Аграфенина пустынь.

 

Учился прилежно, но после перенесенного осложнения потерял способность легко говорить. Его безынтонационная речь была растянутой. Прожил одинокую жизнь. Ярмо презрения тяжелее воловьего. Но униженный, он не просил к себе внимания. В комнате кроме крошечной печки и маленького стола не было места для кровати. На ночь ему приходилось класть две доски на подоконник и плиту – вот его кровать. Он был унижен, терпел постоянные публичные насмешки. «Митя! Ты че творог-то покупаешь? Купи лучше «чекушку»! – подсмеивались над ним в местном магазине. Он, молча взяв покупку, уходил, низко-низко наклонив голову.

 

Так вот, в солотчинской районной библиотеке на Макарова Дмитрия был заведен формуляр.

 

Сквозь сито редеющей дубовой листвы и изумрудную хвою корабельных сосен осень цедила свет солнца. Возвращаясь из школы, нагоняю Митю. Поздоровался.

 

– Вот из библиотеки иду…

 

– Вижу.

 

В старенькой авоське «Анна Каренина» и «Братья Карамазовы».

 

– Пожалуй, что Анна Каренина послабее Братьев Карамазовых… В ней что?.. Разве только слабость… Лев Николаевич сам, видно, сильно запутался в жизни… Федор Михайлович значительнее глубже.

 

– Митя, а ты много читаешь?

 

– Читаю… – в раздумье ответил он.

 

Вот так! Среди нас жил «дурачок», знавший почти наизусть всего Достоевского!