Сын за отцом

Будучи журналистом, поэт Евгений Маркин (1938–1979) стремился, насколько это было тогда возможно, не стесняясь писать об окружающих недостатках. Его сын Роман Маркин в январе выпустил толстую книгу «Хроника одной ликвидации», подробно рассказав о гибели Рязанского филиала Московского государственного института культуры, где четверть века преподавал. Видимо, это у них наследственное.

Мы поговорили с Романом Маркиным про его отца, единственного рязанского поэта, чьи стихи входили в престижные антологии наряду с Есениным.

1975 год. Евгений Маркин с сыном Романом

– Роман, никуда не уйти от того, что вы сын Евгения Маркина. С какого возраста отца помните?

– Да я всегда его помнил, с младых ногтей и до последней нашей встречи дней за десять или даже за неделю до его смерти. Он как раз приезжал в Рязань, заходил, я потом убежал на работу, а они там дальше общались с мамой и отчимом. Затем он уехал в Клетино. Мне тогда было семнадцать лет, я только окончил школу и пошел работать в ТЮЗ осветителем, так что был достаточно взрослым. Но помню отца и все годы раннего детства, и школьные годы.

– Пертурбации его судьбы в новой семье обсуждались? История с Солженицыным, исключение из Союза писателей и так далее.

– Историю с Солженицыным и затем с публикацией в 1971 году стихотворения «Белый бакен» в «Новом мире» я как участник не помню – все-таки был мал, пять-семь лет. А последствия помню очень хорошо. Например, когда у отца вышла последняя книжка прижизненная «Моя провинция» в 1977 году, мы с ним ездили в мервинский книжный магазин – в рязанских ее не было в принципе. В Мервино была, потому что магазин принадлежал ОРСу, райпотребсоюзу, а не Рязанскому книготоргу, как другие книжные. Райпотребсоюз закупил энное количество экземпляров книги местного автора, книготорг тоже хотел, но ему запретили это делать – в городских магазинах книжка не появилась. И вот отец в дополнение к авторским экземплярам, что были положены, решил докупить свою книжку. Мы купили с ним две большие пачки, потом он их раздаривал. Зима, мы оба в тулупах, мороз, сначала ждали автобус, который едет до Мервино, потом обратно его ждали – это было целое путешествие.

То, что касается истории с Солженицыным – все настолько нюансировано было и в собрании по поводу исключения, и в том, как это преподнесено одними, другими, как это все интерпретируется… Сейчас некоторые умники рассказывают вплоть до того, что вот, дескать, он из-за квартиры проголосовал за исключение Александра Исаевича. Но ведь не так все было на самом деле – не из-за квартиры. Опять-таки были люди, которые говорили о встрече Маркина и Солженицына перед собранием, где якобы Александр Исаевич говорил: «Голосуй «за», пусть все будет как будет, не выделяйся, не рыпайся, один твой голос ничего не решит».

Перед этим собранием у Маркина был еще большой разговор с Эрнстом Сафоновым. Но тот лег в больницу… В результате появилось одно из цикла стихотворений по поводу всей этой истории с названием «Реквием».

Отец обо всем этом не кричал, а остальные молчали. Третьи спустя много лет об этом вспомнили, но их предпочитают не замечать. Вот почему, например, мне не нравятся наши фильмы про войну, снятые за последние десять лет? Мотивы другими были у советского солдата – современные киношники не в состоянии их передать. Взаимоотношения и поступки были иначе мотивированы. А у них, у современных, все очень просто: «золотой телец», выгодно-невыгодно. Не было такого чувства у людей, отношение ко всему было иное. Из-за этого на многие вещи смотришь с прищуром: ну, пусть все будет так.

– Мне сразу два мифа вспомнилось. Первый – то, что Маркин потом каждый день приходил к Солженицыну извиняться и чуть ли не на коленях просить прощения.

– Туфта полная! Ага, конечно: стоял на коленях, плакал и каялся…

– Второй миф – это мне относительно недавно попалось интервью местного прозаика Николая Родина, где он рассказывал, что якобы у него готовилась публикация в «Новом мире», но после того собрания по исключению Солженицына, в котором он принял активное участие, у него чуть ли не готовый набор этой повести рассыпали.

– Я даже книжку выпустил их совместную: «Избранная проза Маркина и Родина». Действительно, повесть «Танец с саблями» взяли уже в «Новый мир» и она должна была выйти. Но Твардовского сняли, а Косолапов ее не рискнул печатать. Объяснив это тем, что Родин имеет отношение к Рязани. А Рязань – это Солженицын… Вот в «Новом мире» она так и не появилась. И, наверно, все-таки нельзя говорить, что Николай Александрович «принял активное участие» в этом собрании.

– Честно говоря, это кажется мифом: не думаю, что редактор крупного журнала мог соблазниться прозой Родина. Я бы точно не соблазнился.

– У него, по-моему, замечательна эта повесть «Танец с саблями». Есть еще потрясающий совершенно рассказ «Гармонист Сидоркин». Такой скупой, лаконичный и очень точный по психологии, по мировосприятию. Мне вот эти два произведения Родина очень нравятся, от них обалдеть можно.

– Поэты любят эпиграммы друг на друга писать. Маркин их сочинял? Мне сейчас вспомнилась история про еще одного местного прозаика – Василия Матушкина. Тот написал после войны довольно известную в свое время повесть «Любаша», которая была даже экранизирована и фильм многие посмотрели. Кто-то из местных остроумцев догадался прочитать фамилию Матушкина наоборот. С тех пор повелось оценивать мастерство писателя этой анаграммой-ананимом: «Ни к шутам». Это не Маркин часом придумал?

– Не только фильм – еще и спектакль по этой повести в нашем ТЮЗе шел. Потом, вслед за «Любашей», появился спектакль по его пьесе «Мыс доброй надежды». Шутка такая была действительно, но я не знаю, кто придумал. Эпиграмма, которая стала известна всем, у Маркина была всего одна – ее знали оба героя и очень над ней смеялись. По крайней мере, после смерти отца. А как восприняли в первый раз – не знаю. Поэтическая братия рязанская одно время писала друг на друга эпитафии и одна маркинская «осталась в анналах»: «Здесь лежит Сашок Архипов, Перенес он много гриппов. Одного не перенес – Что Шишаев не поднес». У Шишаева, кстати, мне тоже два рассказа очень нравятся – «Смерть кота Тимофея» и «Пусть ходят в дураках», очень хорошие рассказы.

1978 год. Евгений Маркин

– После смерти Евгения Маркина первый литературный вечер, посвященный ему, состоялся только в 1988 году. Помните, как это было?

– Да, 50-летие со дня рождения отца – это было в малом зале Дворца профсоюзов. Небольшая выставка, где были представлены книги, публикации, несколько фотографий. И мы с мамой, друзья, поэты, читали стихи, вспоминали… Это было первое возращение: публично сказали, что есть в Рязани Маркин. Потому что, несмотря на публикации в прессе стихов и прозы, все-таки его имя замалчивалось в писательских кругах. И только когда началась перестройка, случились реабилитация и возвращение в большую литературу. Этому очень способствовала вышедшая в Москве книжка «Второе рождение», где собраны под одной обложкой несколько поэтов, не только Маркин, – Дмитрий Блынский, Николай Анциферов, еще кто-то. Плюс ко всему юбилейная дата.

Надо обязательно вспомнить о той замечательной роли, которую сыграли в этом «втором рождении» Евгения Маркина касимовцы. Тогда в Клетине и вообще во всем Касимовском районе прошел декадник, посвященный творчеству Маркина. Потом этот праздник стал ежегодным, и уже более тридцати лет проходит. У его истоков стояли Николай Грачев, Нина Чиженкова, а также моя тетка Татьяна Канунникова со своим мужем, Александром Дмитриевичем Канунниковым, который руководил тогда районной парторганизацией – был первым секретарем Касимовского райкома. Много лет Николай Степанович Грачев постоянно вел эти праздники. Я, кстати, был не на всех – несколько раз так получалось, что отсутствовал, потому что в это время ставил спектакли в каких-то далеких городах. Но потом стал даже их режиссировать – штук десять, наверное, прошло в моей режиссуре.

В Касимовском районе и самом Касимове прошло много разных творческих встреч – в библиотеках, клубах. Но самый главный праздник был прямо у дома поэта. Поставили чурбачки, положили на них доски, откуда-то привезли аппаратуру. Подключили, читали стихи, песни пели.

– Люди, которые исключали Маркина из СП, те же совписы рязанские, они, наверное, пришли на тот вечер во Дворце профсоюзов? Интересно, было ли это похоже на довлатовский «Комромисс»? Помните, наверное, как там: сначала печатается газетная заметка, затем рассказывается, что на самом деле происходило. И здесь – человек выходит, читает Маркина, что-то про него рассказывает, а он исключал и его, и Солженицына, и в голове проносится скрытая подоплека происходящего. Было такое?

– Это еще Дмитрий Кедрин сказал: «У поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь – оплевывать друг друга». И рязанские поэты в этом смысле ничем не отличаются от смоленских или брянских. А нравится это мне или не нравится?.. Все равно в Рязани XX века, по большому счету, только два поэта. Один в первой половине века, другой – во второй. Нисколько не умаляя достоинств других.

Но при всем моем уважении, любви и дружбе к рязанским поэтам того времени – он был не рязанским поэтом. Даже если прочесть его речь на собрании, где исключали Солженицына, основной его довод заключался в том, что Солженицын – писатель не рязанский, к Рязани он только приписан, числится, а так это писатель всесоюзный и всемирный. Мы же не говорим, что Есенин – рязанский поэт, как и Полонский. В таком случае можно говорить, что и Симонов рязанский, и много кто еще, вплоть до Гумилева, и Пастернак – касимовец. Так же и Маркин – он стоит особняком от всех рязанских поэтов того времени. Говорить «на голову выше», наверное, неправильно, каждый поэт уникален…

– А почему, собственно, неправильно, если так и есть? Я бы только поправил, что если говорить о его современниках, то не на голову, а на две. Теперь уже, кстати, места жизни Маркина становятся объектами экскурсионного интереса. Недавно познакомился с проектом «Я вам покажу!» и обнаружил, что Ксения Паначева включила голубой домик возле облкульта, где Маркин жил когда-то, в список объектов для своей экскурсии по литературной Рязани.

– Нет, Маркин никогда не жил здесь. Сначала мы жили на Полетаева, 22, в «магаданском» доме у нас была комната. Потом на Пушкина, 40, в однокомнатной «хрущевке». А потом он получил «однушку» на Коломенской, где был «Русский чай» – ту самую, что потом сгорела. В голубом домике на Николодворянской он, скорее, бывал – хотя да, некоторое время и жил, когда они уже развелись с моей матушкой.

В голубом домике квартира его подруги Веры – к стыду своему не знаю фамилии, она старше отца на несколько лет. Он у нее постоянно бывал, они дружили в самом хорошем смысле этого слова. И уже после пожара в последней квартире, после смерти отца, когда эта квартира отошла государству, потому что больше никто не был прописан, – некоторые вещи оттуда оказались у Веры, которой большое спасибо, что она их в свою комнатку или квартирку перенесла. Многое из наследия Маркина сохранилось именно благодаря ей, хотя и у нее отец в последние годы редко бывал, потому что жил в Клетине.

– Нет ли разговоров о создании музея Евгения Маркина?

– Ну что вы – какой музей? Хотели сделать региональный литературный музей, но в конце концов это превратилось в Солженицын-центр. Там вообще непонятно как-то. По идее, главным в экспозиции должен быть «рязанский период». Тут он написал «Матренин двор», «Один день Ивана Денисовича», начал «Архипелаг ГУЛАГ». И вдруг – «Красное колесо»… У меня сложное отношение к Солженицыну. Кто читал «Красное колесо» полностью? Думаю, почти никто. Несмотря на то, что рассказы у него потрясающие, «Крохотки» забавные, «Один день…» – выдающаяся повесть.

– В Рязани хоть что-то, посвященное Маркину, сейчас проходит?

– Куда меня приглашают, я хожу. Иногда это встречи со мной, но по поводу отца. Это в основном всякие местные литобъединения – «Рязанские родники» пару раз приглашали, пару раз «Олимп», где я тоже рассказывал об отце, а потом была встреча еще по поводу моей профессиональной деятельности. А больше ничего здесь не проходит.

Вот в Касимове появилась еще одна штука хорошая – фестиваль «Маркинская осень» для студентов и школьников. По самым разным направлениям – это не только художественное чтение, но и школьные попытки каких-то исследовательских работ, песни и рисунки на стихи Маркина. Ежегодный праздник, который в касимовском педучилище придумали. Но это в Касимове, а в Рязани – почти ничего. Когда еще преподавал в нашем институте культуры, я сделал со студентами несколько спектаклей по произведениям отца, за один из них мне даже дали диплом лауреата творческого конкурса со звучным названием «Моя Россия» в номинации «Произведение искусства». Ну и пытаюсь издавать книги к датам, собирать какие-то новые подборки. Другое дело, что все это малыми тиражами и на собственные деньги.

Сейчас есть проект сделать 10 книг по 100 страниц с произведениями Маркина – разбить их тематически. Это в работе, но где и когда найдутся деньги на реализацию – большой вопрос.

– 32 года маркинских праздников в Клетине – это уже полтора поколения сменилось. Что там менялось организационно, атмосферно? Кто там бывает, кроме сельчан?

– Приезжают люди из самых разных мест. Рязань, Москва, Питер, Волгоград, Владимир… Приезжают со всей области – литературные объединения из Шилова, Ермиши, Мурома, Сасова. Этот праздник – он ведь не только Евгения Маркина, но поэзии вообще. И как в жизни сменяются поколения, так и в различных литературных объединениях. И формат праздника меняется. Это не просто стихи Маркина, но и стихи, посвященные Маркину, и песни на стихи Маркина. Его поэзия живет и стала народной. И народ действительно приходит «на стихи», а не потому, что какая-то бешеная торговля идет, и под это дело стихи читают – нет, там всего одна маленькая сценка и огромное количество лавочек, которые все время заполнены, а из торговли только книжки и ларек с водой и булочками. Но люди приходят, а теперь уже, в основном, приезжают – машин всегда много. Люди слушают, иногда подпевают.

Я, кстати, недавно выпустил второй диск с песнями на стихи Маркина. Мы даже нашли запись Софии Ротару 1966 года – песня «Уходили мальчики в тайгу…», написанная композитором Владимиром Львовским. Я нашел ноты Николая Мельника к песне «Ручей»: она посвящена Андриану Николаеву, космонавту номер четыре. Так что были песни еще в 1960-е, потому что отец тогда широко печатался в самых крупных журналах и альманахах, книжки выходили в «Советском писателе» и т.д. С тех пор появилось еще более двадцати песен. Прежде всего, сочиняли их композиторы, живущие в Рязани, – Юра Ананьев, Саша Ермаков, Саша Костенко, один только Саша Тараканов написал несколько песен. Касимовские люди, связанные с музыкой, иногда пишут песни. И московские композиторы подключились – например, две песни на стихи отца написала довольно известный композитор Альбина Тупальская, работавшая с Леонтьевым и нынешними популярными певцами. Но Маркин не поэт-песенник, стихи у него сюжетные, длинные; каждое стихотворение – как маленькая поэма.

Еще одна штука – всякий раз акцент делается на какой-то одной грани таланта. Например, был праздник «Здесь все родное» и во главу угла ставились стихи о Клетине и об Оке. Другой посвятили прозе Маркина, третий – его переводам, четвертый – поэме «Первая красавица». Все время находится какая-то грань, которая выдвигается на первый план, и поэтому ни один праздник не похож на другой.

Про творческий и преподавательский путь Романа Маркина – в одном из ближайших выпусков рязанской «Новой».

Анатолий ОБЫДЁНКИН

читать весь номер