Рязанская джаз-мама о своем новом соавторе, рэп-звучании Маяковского и лучшем способе вернуть утраченные мечты



Среди рязанских творческих личностей Элла Хрусталёва в числе самых многоликих. Она и прекрасный исполнитель чужих песен, и сочинитель весьма достойных собственных, и педагог, воспитавший целую генерацию юных «звездочек», уже понемногу начинающих самостоятельно выходить на сцену.

Но, пожалуй, наибольшей любовью рязанцев пользуется ее вокальный квартет «Мама Jazz», где Элла вместе с коллегами-педагогами из 5-й гимназии исполняет классические джазовые хиты в сопровождении ведущих рязанских музыкантов.

Завтра, 11 марта, ожидается самый крупный пока концерт «Мамы Jazz» в текущем сезоне – в большом зале МКЦ. Накануне этого масштабного мероприятия Элла Хрусталёва стала гостем «Новой газеты».


– Ты уже четвертый раз выступила за сезон в «Старом парке» и снова с новой программой – очень многие песни не повторяются. По какому принципу ты их отбираешь? Какими качествами должна обладать песня, чтобы попасть в твой репертуар?

– Требований к репертуару немного, но они для меня принципиальны. Прежде всего, это должны быть песни, в которых небанально рассказывается какая-то история. Главное – чтобы за песней стояла личность ее авторов и первых исполнителей. Иными словами, критерий отбора – талант. Я понимаю, что мой отбор субъективен, но я этого ничуть не стесняюсь. Я люблю развернутую красивую мелодию, присутствие джазовой или фольклорной стилистики, элементов средневековой музыки. Хорошо, когда в произведении есть интересный ритмический рисунок. На таком материале и надо учить детей петь. Кстати, лирические песни советского времени, в том числе и бардовские, способны эмоционально очень обогатить юных артистов.

– На половине твоих выступлений в «Старом парке» ты выводила на сцену «своих» детей. Кто эти милые барышни и юноши с настолько яркими голосами?

– Я  работаю в 5-й гимназии и уже восемь лет веду там вокальный ансамбль «Синема». Теперь мои артисты подросли и выступают с сольными номерами. С более взрослыми певцами я работаю еще и как концертмейстер. В нашей гимназии всегда были замечательные концертные и театральные традиции. В истории школьного театра есть два спектакля с моей авторской музыкой, некоторые песни из спектаклей мы исполняем на наших концертах.

– А почему так много девочек и почти нет мальчиков?

– Настоящее пение – это всегда откровение. Голос как инструмент может сказать очень многое о человеке. Некоторых это пугает, не каждый готов раскрыться. Видимо, девушки идут на это смелее. К тому же, джазовое пение требует определенной пластичности, мальчикам, по-видимому, ближе рок-музыка с ее брутальностью.

– Расскажи, что за глобальный концерт вы планируете сделать с «Мамой Jazz» в большом зале МКЦ 11 марта.

– Вокальный квартет «Мама Джаз» существует уже семь лет и за это время стал лауреатом конкурсов и участником нескольких джазовых фестивалей. 11 марта мы представим публике программу, которую подготовили к прошлогодней поездке во Францию, но будет и новая песня – очень задорный регтайм. В концерте также участвуют Вячеслав Сергеев (ударные), Виктор Голованов (бас-гитара) и Анатолий Балашов (клавишные). Именно в таком составе мы выступали в Брессюире и Партене в мае 2010 года.

Большой зал МКЦ – для нас новая площадка и мы немного волнуемся, но, конечно, очень рассчитываем на поддержку наших любимых зрителей.

– Ты не только прекрасный исполнитель чужих песен, но и композитор: когда твои авторские песни звучат на концертах в ряду известных и популярных, отторжения не возникает, это соседство кажется естественным. По какому принципу отбираются стихи, чтобы стать песней?

 – Надо почувствовать ритм и мелодику стиха, свойственную только ему. В принципе, можно подладиться под любое стихотворение, уловив его внутренний настрой и сочинить при этом что угодно – и незатейливый шансончик, и красивую балладу, и блюз, и рок, и авангард, но лучшие песни рождаются тогда, когда возникает искра искренности, а не спортивный азарт. Классики не прощают ошибок, они очень самодостаточны, и подступать к их стихам без внутреннего трепета нельзя.

А с недавних пор у меня появился соавтор – моя подруга Диана Герасимова, которая пишет замечательную лирику, и еще у нас за плечами совместная работа над двумя гимназическими спектаклями, в каждом из которых по 10–12 песен.

– С чего все начиналось?

– Моя мама, Ирина Аркадьевна, – филолог и изумительный рассказчик. Уже в раннем детстве я знала множество литературных сюжетов и детали биографий великих писателей. Я обожала библиотеки и была записана сразу в три. 

В детстве любимыми авторами были Агния Барто, Борис Заходер, Эмма Мошковская – я ставила их книги на пюпитр пианино и сочиняла. И эти песенки, написанные во втором-третьем классе, – иногда довольно прикольные – сейчас поют наши юные гимназисты. Я надеюсь, скоро их начнут исполнять в музыкальном детском театре «Созвездие добра» и в Москве в детском театре «Светофор».

С «Канатной плясуньи» на стихи Ахматовой начались взрослые песни. Цветаева, Гумилев, Бродский, Даниил Андреев, в творчестве которых я искала то, что мне близко, стали очередным этапом моего взросления. Хотя у меня однажды мелькнула хулиганская мысль переложить Маяковского на рэп – стихи про товарища Нетто – и даже получилось, но это, скорее, все же жанр «музыканты шутят».

Сейчас мне интересно заниматься тем, что называют fusion, smooth-jazz, crossover. Это сплав разных жанров и стилей, смешение этно и джаза, блюза и лирики, хорошей поэзии и замысловатой мелодии, при всем этом произведение должно быть понятно большому количеству зрителей. Мне ближе мейнстрим, чем авангард.

– Обычно хорошие стихи обладают внутренней гармонией, внутренней мелодией, в них уже все есть и в музыке они не нуждаются, поэтому очень мало по-настоящему хороших песен на стихи того же Пушкина, на стихи Есенина, других классиков. А иногда получается и вовсе ужас попсовый, как у композитора Матецкого и Софии Ротару, испоганивших прекрасные стихи Арсения Тарковского: «Вот и лето прошло, словно и не бывало…» Ты сталкивалась когда-нибудь с таким вот «сопротивлением материала», когда желание написать песню на какие-то стихи есть, а они этому не поддаются? 

– Я с этим сталкивалась. Бывает, что-то очень активно «не идет», нет «искры», нет слияния. Приходится отступать в тень, признавать, что я «недобрала высоты».

А уж когда пытаются «опопсить» глубокого поэта-мыслителя – это вообще преступление, надо быть достойным его хотя бы в помыслах своих. Нельзя подступаться к гению, панибратски хлопая его по плечу: «Ну, что, брат Пушкин?»

Одно из моих самых ярких детских впечатлений – музыка Альфреда Шнитке к фильму «Маленькие трагедии», там есть две замечательные песни, я думаю включить их в репертуар учеников, несмотря на сложность мелодий и трагизм содержания. Для меня они, как и альбом Тухманова «По волне моей памяти», – эталон соответствия музыки и гениального стиха.

– То есть, ты считаешь, что дело не только в самоценности хороших стихов, но и в   сопоставимости таланта поэта и композитора?

– Да, конечно.

– Почему так получилось, что, например, те замечательные композиторы, которые писали нашу великую киномузыку 70–80-х – Артемьев, Гладков, Дашкевич, Зацепин, Крылатов, Минков, Рыбников, Таривердиев – так явно ушли в тень за последние 20 лет, хотя почти все они живы и до сих пор работают? Навскидку кажется, что никто из них так и не создал за 20 лет после гибели СССР чего-нибудь соразмерного тому, что было сделано ими раньше. То же случилось с нашей эстрадой – вместо живых и здравствующих Паулса и Пахмутовой мы слышим всякий ужас, на фоне которого может выделиться даже такая унылая бездарь как Игорь Крутой, не написавший ни одной по-настоящему запоминающейся мелодии, зато считающийся в нашем шоу-бизнесе «главным композитором».  

– Искусство – сфера достаточно субъективная, а в шоу-бизнесе вообще действует «закон дискотеки»: кто громче всех крикнул, кто сумел себя пропиарить, тот и прославился. Очень многое решают пиар-технологии, навязчивое насаждение одних и тех же персонажей. А из-за этого размываются критерии оценки – получается: что чаще мелькает перед глазами, то и хорошо. Не так давно известная певица, и поныне здравствующая на эстраде, спела хорошую военную песню: «Давай закурим, товарищ, по одной». Она вышла с сигаретой – курила и пела – а в зале сидели ветераны и смотрели на нее с сожалением.

Но у меня есть надежда, что время отбросит шелуху, что именно сейчас волна чего-то настоящего возвращается к нам. Мне очень радостно, что вспомнили Анну Герман, Валентину Толкунову, песни Виктора Резникова, Александра Зацепина,  Исаака Шварца.

– Ну, с попсой, захватившей телик, все понятно. И все-таки: почему, по-твоему, все эти люди замечательные – от Пахмутовой до Рыбникова – не написали за последние 20 лет ничего равнозначного тому, что писалось раньше?

– Мне кажется, их не пускали к публике. Пахмутова и Добронравов пытались как-то во все это новое встроиться, например, «раскручивать» певца Юлиана. С  Юлианом, конечно, проект получился не очень удачным, но им хотелось быть принятыми и понятыми. Я думаю, многое зависит от степени внутренней независимости и свободы художника. Ведь на самом деле, мир творческого человека – очень хрупкая субстанция. Иногда молчание ценнее, оно помогает не растерять себя. Рыбников, например, ушел от популярных жанров и стал писать симфоническую музыку.

Я знаю, что в советские времена, в эпоху застоя и «железного занавеса», многие режиссеры уходили в мультипликацию, чтобы иносказательно сообщить что-то людям, или избирали комедийный жанр, как тот же Гайдай. То, что нельзя было сказать в каком-то социальном памфлете, он прекрасно говорил в своих комедиях. У композитора, у певца такой возможности нет – в лучшем случае ему доступны лишь небольшие концертные залы, но это тоже разговор с публикой.

– А чего, по-твоему, больше в этой ситуации – самолюбия и пиара обнаглевшей серости, когда эта серость «разводит» бестолковых лохов-слушателей через «телик», или желания толпы слушать и слышать исключительно тупую попсню?

– Оставим все это на суд времени. Наверное, я идеалист, но если уж иметь идеалы в искусстве, то высокие. Я верю, что музыка, рожденная вдохновением, способна вернуть утраченные мечты.

Для каждого человека заложен судьбой свой особый жизненный ритм. Была такая бабушка Чезария Эвора, жила себе и пела на каком-то острове, и была известна только в его масштабах. А потом ее кто-то заметил, и она, босая, старая и некрасивая, покорила весь мир. Бывает и так.

Если хочешь что-то отдавать людям, то надо научиться делать это талантливо, надо стать мастером. Тогда жизнь точно обретет смысл, и, возможно, слава, тебя найдет, но это дело случая. 

Я считаю, что не надо никому ничего доказывать. Надо уметь быть благодарным жизни за то, что ты растешь. И когда делаешь то, что любишь, что интересно твоему зрителю, а вокруг есть единомышленники – вот это и есть настоящее.