Генератор неквадратной музыки

Ирина родилась в Багдаде. В четыре года написала первую песню. Окончила с красным дипломом философский факультет, параллельно была заводилой студенческого театра МГУ. Стала лауреатом фестиваля актерской песни имени Андрея Миронова. Вскоре записала первый альбом. По текстам песен на буклете к нему вступила в Союз писателей. В «телеке» впервые спела на передаче «Что? Где? Когда?» Несколько лет вела эфиры на радио. Но с началом XXI века только сочиняет песни и поет их на концертах. Про таких людей говорят «культовый»: их творчество приемлют далеко не все, зато поклонники готовы превознести до небес.

Концерт Богушевской 16 ноября в камерном зале Рязанской филармонии – чуть ли не первый в нашем городе. Раньше было лишь одно выступление – больше десяти лет назад на фестивале «Орешек». Накануне приезда Ирина Богушевская – гость рязанской «Новой».

– Я впервые услышал ваши песни еще в конце 1990-х – видимо, после выхода дебютного альбома «Книга песен». Помню, как поразила ваша «нездешность», было не совсем понятно, как к этому изысканному кабаре относиться, потому что в главные форматы времени оно категорически не вписывалось – ни в русский рок, ни в поп-музыку, а существовало само по себе, наособицу. То ли я услышал где-то, то ли сам придумал тогда определение «эстрада с человеческим лицом» – Ирина Богушевская была, наверное, единственным представителем этого «направления» на нашей сцене. В принципе, с тех пор ничего не изменилось, вы из тех немногих артистов, кто в любые строгие рамки не укладывается. Но это же качество создает барьер на пути к слушателю, которому больше нравится узнавать, чем познавать. Не возникало соблазна «стилизоваться» под более востребованные форматы? Или наверняка мелькала хоть на краю сознания крамольная мысль, что можно на время «опроститься» – глядишь, ротаций, телеэфиров и публики станет больше. Как удавалось бороться с такими искусами? Или, может, они вообще не возникали?

– Это целый клубок вопросов, даже не знаю, с чего начинать разматывать. Начну, пожалуй, с одной истории. В лихие 90-е, засунув куда подальше свой красный диплом МГУ, я работала ведущей на FM-радио. И однажды брала интервью у одной популярной певицы. Мы начали беседу с ее горячего хита: мелодичной форматной песни. А потом поставили в эфир несколько джазовых вещей в ее исполнении – надо сказать, превосходном. И, конечно, я немедленно спросила: почему, ну, почему вы не поете джаз? И каково вам с таким музыкальным вкусом работать попсовые концерты? Она посмотрела на меня с удивлением, как на инопланетянку: «Ну, ведь невозможно же в нашей стране прокормиться джазом! А кушать-то хочется».

И тогда я поняла про себя одну простую вещь: оказывается, мне не настолько хочется кушать. И я не хочу отказываться от всего того, что люблю – ради того, что я терпеть не могу, пусть даже оно приносит плюшки. Просто напомню: в 1998 году, когда я по приглашению Владимира Ворошилова появилась со своими песнями в летней серии игр «Что? Где? Когда?», группой номер один в стране были «Руки вверх». И ни малейшего желания двигаться в эту сторону у меня не возникало и возникнуть не могло.

Все-таки я человек, для которого в песне смысл важен так же, как мелодия. Если ты в нежном возрасте учил наизусть Цветаеву, Ахматову, Гумилева и Мандельштама – некоторых вещей ты сделать просто технически не можешь. Все, привет, у тебя на жестком диске установлены довольно сложные утилиты для работы со словом. Ты не можешь зарифмовать «уже» и «везде»! А если ты любишь джаз, босса-нову, Вертинского, мюзиклы и французский шансон, если ты из всего этого состоишь – ты в каком-то смысле обречен писать именно такую, неквадратную музыку. Ведь ты не можешь оторвать себе голову и установить другую, чтобы она сочиняла более простые песни.

Моя первая пластинка, «Книга Песен», была по сути саундтреком спектакля. Мы перенесли эту музыку на пленку так, как она звучала на сцене Театра МГУ, со всеми паузами и саунд-эффектами. Мы были влюблены в фильмы-мюзиклы Боба Фосса: «Кабаре», «Весь этот джаз» – ошеломительные, создавшие новые лекала для жанра. Я была настолько переполнена этой музыкой, этими ритмами, что это стало моим способом думать, чувствовать – и выражать свои мысли и чувства. И что, выкинуть все в помойку и начать писать то, что пролезет в прокрустово ложе радио-форматов? Нет, мыслей таких не было – а если и возникли бы, думаю, у меня бы просто не получилось. Это тоже надо уметь.

– Вашу песню «Рио-Рита» я впервые услышал в исполнении рязанки Эллы Хрусталевой на местном фестивале «Беседка». Причем спела она так, что вскоре публика, выбирая номер вечера, попросила именно Эллу вернуться на сцену и опять спеть «Рио-Риту». В связи с этим вот какой вопрос. За последние годы модно стало выпускать трибьюты – вы не задумывались над тем, чтобы тоже выпустить? Сами же сделали когда-то на пару с Александром Скляром именно такой «виртуальный подарок» Александру Вертинскому.

– Эллу я, как и вся страна, увидела в «Голосе». И была потрясена с первых тактов: неужели кто-то рискнул прийти на прослушивание с таким вот сложнейшим джазовым номером? Да еще и поет его так волшебно легко и точно, так искренне! Какой талантище и какая смелость! Я ужасно боялась, что к ней никто не повернется: было бы это жюри с Агутиным, Биланом и Пелагеей – кто-то обязательно бы среагировал, а тут все было непредсказуемо… Я очень за нее болела, пока она была в проекте.

Понимаете, ведь она могла спеть что попроще! Но она тоже выбрала быть самой собой.

Вот эта ее смелость выбирать сложное, а не примитивное, идти за красотой и смыслом, ее мужество стоять за свои ценности, даже когда есть высокий риск за это поплатиться – это так круто! И мне это очень близко. Я была бы счастлива, если б однажды Элла спела какую-то из моих песен или даже несколько – думаю, многие из них ей очень подойдут. Открою маленький секрет: мы работаем над этим.

А что касается трибьюта, то я впервые задумалась об этом в июле, когда выступала в Зеленом театре ВДНХ в проекте «8 женщин». Организаторы позвали петь песни Жени Федорова из «Текиладжазз» невероятный состав: Тину Кузнецову, Мариам Мерабову, Танечку Шаманину, Веру Полозкову, Мириам Сехон, Таню Зыкину – и все это в сопровождении «Оптимистика оркестра», звездной сборной питерского рок-клуба. Быть частью этого проекта было настоящим счастьем.

И вот, выходя с репетиции, я вдруг поймала себя на том, что мысленно примеряю свои песни на этих девушек. Мерабова могла бы блистательно спеть любой из моих блюзов – хоть «Чем ты дышишь», хоть «Эти большие волны». Тина – конечно, «Нежные Вещи», и это были бы во-о-от такие мурашки! Для Зыкиной есть «шелковые» баллады, для «энерджайзера» Шаманиной – «Легкие люди». Много идей. Но сначала мне бы надо самой записать штук пятнадцать новых вещей.

– Кстати, «Рио-Рита», рассказывающая о жизни целого поколения, как мне кажется, песня для вас не слишком характерная – в основном, у вас пишутся очень личные истории, часто связанные с отношениями между женщиной и мужчиной. Даже у недавней книги стихов и песен «Вновь ночи без сна» подзаголовок «Стихи и песни о любви». Интересно, почему социальные вещи занимают вас гораздо меньше, чем межличностные? Стесняюсь спросить: может, вы телевизор никогда не смотрите?

– Соглашусь насчет «Рио-Риты». Знаете, я была сложным и очень замкнутым подростком, в силу разных причин спрятавшимся в некий скафандр собственных переживаний. «Рио-Рита» случилась, когда этот скафандр впервые разломался, и я буквально перевоплотилась в другого человека – она написана от лица моей бабушки Матрены, это ее монолог.

Лет в шестнадцать, начитавшись самиздата, я ужасно ссорилась со своими дедами, правоверными коммунистами, кричала им: «Да как вы могли быть счастливы, когда у вас соседей по ночам увозили? Не было никакой счастливой страны, был страх, террор и репрессии, зачем вы врете?!» Ведь когда я прочла Шаламова, у меня было ощущение, что глянцевая советская картинка – из учебников истории, книг, журналов, телевизора – взяла и осыпалась. Довоенное счастье моих дедов торчало из этих руин как обломок и ужасно раздражало своей неправдоподобностью. В шестнадцать лет видишь только черное и белое.

Шли, как говорится, годы. И однажды, уже после смерти деда, я словно прозрела. И все поняла. Да, они были очень молоды и очень друг друга любили. Просто вот на такое страшное время пришлась их любовь. Вот и весь секрет. Они не лгали!

Они выжили перед войной и прошли войну, сохранили детей и даже друзей не всех потеряли – этому и радовались! Меня как будто шарахнуло этим пониманием, этим жутким ощущением того, что же на самом деле лежало на их плечах. И вот тогда, буквально сама собой, и написалась эта песня.

На альбоме «Куклы» есть песни «Цветочек» и «Подруга», тоже основанные на реальных, но не моих историях. А недавно я написала балладу «Хранитель водопада»: все события, которые в ней происходят, увидела, как кино, прямо в голове, пока смотрела на удивительную фотографию, где в потоках струящейся воды было видно лицо седого великана. С ней мистическая история: я написала ее в середине сентября, через месяц отослала запись девушке, автору фотографии – и вдруг в ответном письме получила от нее подтверждение: то, что описано в песне, было на самом деле. Обязательно спою ее на концерте и расскажу, о чем она сообщила.

А вот почему я не пишу песен на социальные темы – не знаю. Мы вообще мало знаем о механизмах вдохновения, о том, откуда берутся идеи, которые превращаются в стихи и песни. И что именно срабатывает как триггер. Я сейчас очень много об этом читаю, потому что мне тоже хочется узнать ответ на этот вопрос.

Есть свежая книга Скотта Б. Кауфмана «Wiredtocreate» («Рожденные творить») про десять вещей, которые творческие люди делают иначе, чем нормальные. Вообще, благодаря томографам в нейрофизиологии креативности происходит настоящий прорыв, и это настолько интересно, что недавно я говорила об этом как спикер на конференции журнала «Psychologies». Для меня это важная тема.

– Знаю, что готовите даже книгу по сонграйтингу, тем более интересно, «из какого сора» рождаются такие воздушные песни. Слушая ваш первый альбом, в качестве толчка к написанию на ум приходят поездки в такси и в 39-м трамвае, прочтение романа Хемингуэя и расставание с близким человеком. А если взглянуть ретроспективно на все написанное – видятся все-таки какие-то закономерности?

– Открою вам страшную тайну: песня «Прощай, оружие!» была написана по заказу парфюмерной фирмы, и поэтому туда зашита пирамида одноименного аромата, а не только образы из романа. История написания этой песни не такая короткая, драфтов было несколько. Но чтобы рассказать и ее, и все, что я уже знаю о закономерностях сонграйтинга – мне и придется написать книгу. Даже две! Одну по технике сонграйтинга, другую о природе вдохновения. В наше интервью эта Джомолунгма точно не поместится.

– В Студенческом театре МГУ у вас давным-давно вышел мюзикл «Зал ожидания». Когда смотрел телесериал «Оттепель», поймал себя на мысли, что, наверное, не хуже Валерия Меладзе с написанием песен к нему справилась бы Ирина Богушевская. А у вас самой, глядя какой-то фильм, часто возникает мысль, что неплохо бы написать для него или о нем песню? Почему не сложились отношения с кино? Мне кажется, ваши песни стали бы украшением многих фильмов, не одного-двух.

– Кинокомпозитор – это отдельная профессия, и очень непростая. Снаружи выглядит симпатично: ты посмотрел кино и сидишь красивый за клавиатурой, что-то такое мурлыкаешь... Нет, все не так. Это огромные оркестровые партитуры, дедлайн на дедлайне и работа сутками, и при этом проекты иногда запускаются, а иногда нет. У меня нет амбиций уметь бежать одновременно во все стороны. Мне вполне достаточно тех фильмов, в которые покупают мои, уже готовые, песни – особенно если это фильм, например, Анны Пармас.

– У нас есть рубрика «Лучше хором», где печатается песня человека, у которого берется интервью. Если доверить выбор мне – наверное, выберу «Прощай, оружие», «Улетай», «У нас в раю», «Шелк» или ту же «Рио-Риту». А вы что выбираете и почему?

– А давайте «Прощай, оружие!», раз уж мы о ней заговорили. И пусть читатели попробуют вычислить, в каком куплете там спрятана формула аромата. Ну, и кроме того, я до сих пор ее очень люблю. Жаль только, что она все никак не потеряет актуальности.

– Наверняка, 16 ноября для рязанцев предсказуемо будут исполнены самые популярные ваши песни. А сюрпризы ожидаются? И кто разделит с вами сцену?

– Мы приезжаем камерным составом: клавиши, гитара и флейта. Я спою и свои вещи, и любимого Вертинского, и еще пару легендарных песен, которые сама перевела на русский. Все они прозвучат в деликатных акустических аранжировках: очень хочу, чтобы можно было расслышать все слова. С нами на сцену выйдет и артист из Рязани! А кто это будет – попробуйте угадать, иначе какой же это будет сюрприз?

Лучше хором

Прощай оружие

Алеет лето на дне бокала.

У нас осталось десять минут.

Твой поезд замер во тьме вокзала,

Он ждет и точно помнит маршрут.

Я приникаю к тебе губами,

И эту жажду не утолить.

А где-то далеко идет чужая война, -

Я с ней должна тебя делить.

Мы оба таем, встречая солнце, -

Две капли воска в Божьей руке, -

А дым клубится, а пыль несется

Под дальним небом к мутной реке.

В тот край уходят легионеры,

И ты уйдешь сегодня опять.

И я теряю разум, потому что люблю

И не хочу тебя терять.

Припев:

Прощай, оружие!

Мой мальчик, мой гордый герой.

Прощай, оружие!

Скажи это вместе со мной!

Прощай, оружие!

Чтоб не было, не было войн.

Скажи: прощай, оружие!

Скорей скажи, пока живой.

Останься, милый, рядом со мною,

Уедем от друзей и врагов!

И будут ночи, что пахнут хвоей

И свежестью морских берегов.

Вот-вот, любимый, тебя отнимет

Жестокая мужская игра

И я теряю разум, потому что люблю

И не хочу тебя терять.

Припев.

Анатолий Обыдёнкин

читать весь номер