Марина Арсеньевна обладала редким «даром памяти». Собирала в своих книгах и фильмах «осколки зеркала», сохраняя моменты исчезающей эпохи, из которых и складывалось киноискусство великого режиссера. Она из тех, кто склеивал осколки времени.
.jpeg)
Марина Тарковская. Фото: ITAR-TASS
Мы довольно часто встречались, разговаривали. И всегда эти разговоры касались главной сверхзадачи ее жизни: как обрести утерянное, восстановить, сохранить раритетные материалы, свидетельства, фото, мемуары.
Мы с ней обсуждали картину Эббо Деманта об Андрее Арсеньевиче. «Андрей был уже болен, рассказывала Марина, – и картина «В поисках утраченного времени. Изгнание и смерть Андрея Тарковского» – поразительное повествование о последних годах его жизни. Хотя в действительности не было изгнания. Была его воля, его решение. Его не выгоняли, не лишали гражданства. Скорее это было удушение. Демант реконструировал путешествия Андрея последних лет его жизни».
Сама же Марина после смерти брата из различных архивов открывала неизвестные страницы его жизни. «Мы же совсем не знаем Андрея того периода. Он был так далеко, связи в те времена у нас практически не было. Меня даже к больному брату не выпустили. Сказали: «Мы к командированным за границу не выпускаем родственников». А после известия о смерти в один день оформили нам документы в Париж на похороны».
Но больше всего мы говорили с ней о мучительно долгой, постыдной истории «несоздания» музея Тарковского. Это была главная драма, главная боль ее жизни. Десятилетиями она и ее сподвижники, выдающиеся соотечественники, бились с чиновниками. Десятилетия. И как у нас водится, чиновники победили.
Когда возникла идея музея в далеком 1988-м, дом с их коммуналкой по адресу: 1-й Щипковский пер., д.26, стр.1, был цел. Андрей прожил там почти 30 лет. На эти годы пришлось создание первых фильмов «Каток и скрипка», «Иваново детство», начало работы над «Страстями по Андрею» («Андрей Рублев»).
Многие эпизоды «щипковского» детства вошли в легендарное «Зеркало». В ту пору сложился и духовный союз отца и сына Тарковских, беспрецедентный в истории искусства по своей конгениальности.
В дело организации музея включились Элем Климов, Олег Янковский, Ролан Быков… Но пока собирались с силами…
В общем, идеи, проекты сменялись, а дом разрушался. В 2004-м рухнула крыша… Дом можно еще было спасти (хотя прозорливая Марина Тарковская забрала дверную ручку, словно прощаясь с надеждой на восстановление). И все же от мысли создать в Москве Центр Тарковского не отказывались. Выкопали большой котлован под фундамент, который надо было срочно укрепить. Тогда Юрий Норштейн отдал свою денежную премию, полученную от японцев: котлован упрочили бетоном. Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Екатерина Максимова, Глеб Панфилов, Алла Демидова и другие представителя цвета нации подписывали письма разным начальникам с просьбами поддержать-помочь.
.jpeg)
Марина Тарковская. Фото: ITAR-TASS
«Более тридцати лет безуспешных и бесполезных мытарств, – рассказывала мне Марина Арсеньевна, – От дома остался котлован, пустое место. Все по-прежнему на мертвой точке. Хотя давным-давно существует концепция музея, созданная вместе с библиотекой Эйзенштейна.
Из нашего разговора:
– Мне кажется, все разрозненные архивные материалы должны быть выкуплены и собраны в одном месте. Но вот что меня тревожит. От советской эпохи нам остались буквально несколько имен, объединяющих самых полярных людей. Даже не разбирающиеся в киноискусстве скажут: да, Тарковский – наше все. Как Пушкин в поэзии, он – солнце русского кинематографа. Это-то и пугает. Тарковского превращают в моду, экспортный бренд, игнорируя суть, его живые и крайне болезненные размышления о месте художника в современном мире, о взаимоотношениях с родиной.
– Лариса, это уже практически произошло. Хотя ситуация противоречива. С одной стороны, вы правы. Тарковского превращают в бренд. С другой, все чаще возникает желание разрушить, развенчать его образ. Есть уже работы критиков о вреде и бессмыслии тарковщины. О том, что Тарковский-то человек был не очень хороший. Хотя интерес к Тарковскому у нас всегда был зигзагообразен. После его смерти – это растерянность. Из советского посольства на похороны пришла лишь жена атташе по культуре.
В перестройку имя Андрея вернулось. Зажегся неподдельный интерес к его творчеству. Потом он угасал и возникал снова.
Но если в Германии вышло уже третье переиздание «Запечатленного времени», на русском полной версии книги так и не издано. В Европе этот интерес не ослабевает. Хотя и у нас в рамках фестиваля «Зеркало» проходили «Международные чтения». Проводил конференции, посвященные Тарковскому, и Вячеслав Шмыров в Библиотеке имени Эйзенштейна. Пресса подобными серьезными дискуссиями не интересуется. Но что тревожиться. Тарковский никогда не возбуждал интереса у широкой публики. Вот была ретроспектива его фильмов в Лондоне, посмотрели бы вы на эти переполненные залы, на молодые лица. Большая выставка в Базеле. Регулярные выставки в Риме, в Берлине. «Сталкер» в одном из кинотеатров обязательно показывается каждый год, собирая зал. В каждом новом поколении есть люди, которым его кино необходимо. Надеюсь, что и к нам он непременно вернется».
Марина Арсеньевна Тарковская сделала все, что могла, для этого возвращения.
Светлая память.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ