Рязанский выпуск
№01 от 14 января 2016 г.
Свежие новости
В Рязани выявили очередное превышение сероводорода
(06.07.2024)
Тайны Малковского двора
(06.07.2024)
Племянник не выжил
(06.07.2024)
Одной проблемой меньше
(06.07.2024)
«Трубадур» из раздробленной Руси
(05.07.2024)
В Рязани задержан участник парада на Красной площади
(04.07.2024)
Мэр-гидрометцентр
(04.07.2024)
Власти услышали «Новую газету»
(03.07.2024)
Переполох в администрации города
(03.07.2024)
В салоне +41
(03.07.2024)
Латание дыр в режиме многозадачности
(03.07.2024)
Военные пенсионеры не получили пенсию за июнь
(02.07.2024)
Эксперимент «Мадригал»
Солистка культового рязанского рок-ансамбля – о самодельных барабанах, комсомольских вожаках и запрещенной колыбельной
.jpg)
Вернуться в мыслях в свою далекую молодость меня подтолкнули два обстоятельства. Это мой неподдельный интерес к телепрограмме «Голос» как к своей несбывшейся мечте, где исполнители не только соревнуются в талантах, но и абсолютно свободны в выборе репертуара и техники исполнения. И второе – это усиливающийся поток всяческих запретов, которые чуть ли не каждый день выходят из-под пера наших законотворцев. Нам опять государство диктует, что есть, что носить, где отдыхать, что читать, слушать и смотреть. Нас опять пытаются вернуть в замкнутое пространство, где всегда проще управлять людьми, навязывать им свою волю. Да и святки на дворе. Время рассказов.
Почему мы назвали свой вокально-инструментальный ансамбль «Мадригал», в котором я пела, никто из его участников теперь уже и не вспомнит. Никакого отношения к средневековой музыкальной лирике он не имел. Скорее всего, нам, тогда восемнадцатилетним студентам Рязанского радиотехнического института (теперь университета), просто понравилось это название. Ну, просто в пику всяким «поющим голубым гитарам» и «веселым ребятам и молодцам», которые расцвели пышным цветом в начале 1970-х годов. Мы уже тогда потихоньку слушали другую, запретную музыку, вылавливая ее по ночам на «вражеских» радиостанциях, доставая по десять раз перезаписанные на магнитофоне выступления известных в мире рок-музыкантов, приобретая у фарцовщиков пластинки с «Grand Funk», «Black Sabbath», «The Rolling Stones», «Led Zeppelin», «The Doors»… Мы собирались вечерами в своем родном общежитии факультета электроники, где жили почти все участники ансамбля, и под бокал недорогого сухого вина внимали этим далеким заморским звукам, исследуя сложную непривычную нам музыкальную архитектонику. Мы тоже хотели так. Причем здесь «Мадригал»?! Хотя, как по системе Станиславского, висящее на сцене без дела ружье все равно должно выстрелить, название нашего ВИА дало свои замечательные плоды. Но об этом позже.
В начале 70-х обзавестись электронными инструментами было большой проблемой. Первую гитару наш музыкант Володя Ловцев сделал из… табуретки. И лишь с приходом Саши Батова и Сережи Бычкова в ансамбле появились две фирменные по нашим тогдашним представлениям электрогитары, купленные в комиссионном магазине. За исполнением этой заветной мечты скрывались полуголодное студенческое существование, потому что все стипендии (а учиться надо было хорошо, чтобы их получать) и родительская помощь в конвертах были принесены на алтарь «Мадригала». Сложнее было с акустической и ударной установками. Выручали полуподпольные ярмарки музыкальных инструментов в Москве, где что-то можно было купить по частям и уже самим умудряться «ваять шедевры». Наш ударник Саша Радецкий сам натягивал на барабаны пластик, прикручивал болты. А вот звукорежиссеру Вале Гладышеву приходилось общаться с мастерскими по ремонту кинооборудования, чтобы добывать вышедшие из строя динамики, громкоговорители, бумажные конусы… Старые магнитофоны знакомых шли на микшеры, ревербераторы, микрофоны. Конечно, было обидно, что другим студенческим ансамблям в приобретении всего этого помогал комитет комсомола института. Мы знали, что на складах имелись акустические установки с греющим душу названием «Регент». Но они были не про нас. Мы не пели комсомольские песни.
И вот в радиоинституте впервые грянул живой хэви-метал, взбудораживший всю студенческую среду. На наши вечера потянулась молодежь не только с других факультетов, но и из других вузов. Надо отдать должное руководству института, что оно смотрело на все это сквозь пальцы, дескать, пусть молодежь веселится. Это было поколение преподавателей-шестидесятников, которые в свои молодые годы также проповедовали запрещенный джаз. Студенческая среда радика давно была фрондой, где блуждал самиздат, шипело по ночам радио и звучала музыка стиляг.
Близился традиционный смотр факультетской художественной самодеятельности. Я искала себе песню. Выбрала из репертуара Софии Ротару «Целый мир».
– Я это играть не буду, – наотрез отказался Саня Батов. Ну как ты можешь такое петь?
А мне так хотелось что-то о любви, да еще с широким музыкальным диапазоном, где есть разгуляться голосу, себя показать.
– Будет тебе о любви, – сказали ребята. – Будешь петь арию Магдалины из оперы «Иисус Христос – суперзвезда».
Я застыла. Исполнять такое в начале 70-х! Именно в те годы рок-опера произвела фурор во всем мире, но говорить о ней в СССР, в стране воинствующего атеизма, а тем более петь, да еще на смотре, было сродни диверсии, если не измене! Находчивый Валентин Гладышев предложил вывести арию под кодовым названием «Колыбельная». Все равно на английском, не поймут. И мы рискнули. Мне вручили, наверное, уже десятую подпольную перезапись оперы, чтобы «снять» текст. Подключила знакомую переводчицу. Но и она могла разобрать только каждое десятое слово. И тогда мы сами все досочинили.
«Колыбельная» была воспринята на ура. Жюри, уже махнувшее рукой на то, что в вузе часто поют на английском, полностью легализованы «Битлз», в полном неведении подвоха пропустила арию на общеинститутский смотр, за которым следовал городской. И вот тут-то и приключился казус.
Вузовский концерт был уже в самом разгаре, когда объявили нашу «Колыбельную». Я готовилась выйти на сцену, как вдруг дорогу мне преградил ворвавшийся за кулисы заведующий студенческим клубом радиоинститута.
– Никакой колыбельной! – отрезал он, – разведка донесла, что это за «Колыбельная». В отборочной комиссии сидят члены райкома комсомола и райкома партии. Вы что, с ума сошли?
– Так уже объявили, – сказали мы. Заведующий замотал головой, стал размахивать руками, что-то долго говорить. Концертная пауза затянулась. И вдруг в зале раздалось: «Магдалину давай!». Призыв подхватили другие зрители, и началось скандирование: «Магдалину!». Растерявшийся заведующий стал опускаться на колени. Лоб его покрылся испариной, а в глазах читались страх и мольба.
– Погонят не только меня из партии и с работы, но и вас из института. Споете на ближайшем вечере, ну, что вам стоит! Если начнете, все равно свет вырублю на сцене.
Обстановка и за кулисами, и в зале накалилась не на шутку. Назревал скандал. «Голгофу» для себя и для других мы решили все же не устраивать. Все равно бы не дали спеть. Но знаменитыми мы уже стали.
Душу отвели на ближайшем факультетском вечере (тогда они часто проводились в вузах), аккурат на Пасху. Зал был набит битком. Весть о том, что в радиоинституте поставили аж целую рок-оперу «Иисус Христос», разнеслась в городской студенческой среде молниеносно. Ну, опера не опера, а с арией надо было не обмануть ожиданий зрителей. На сцену я вышла босиком в белом хитоне с венком на голове, якобы в образе Магдалины. Пела, как в последний раз, потому что он действительно мог стать последним. Овации мы сорвали нешуточные. А может быть, сам Бог помогал за то, что вспомнили о нем на Пасху в тогдашней безбожной стране. Это были наши минуты славы.
Но если с этой, пожалуй, самой красивой арией из оперы я все же справилась, то поступившее дальше предложение от моих друзей привело меня в полный ступор. Они предложили для разучивания запись музыкальной композиции «Fever» в исполнении уникальной рок-певицы Дженис Джоплин. Даже тупо скопировать ее было для меня нереально.
– Пой, как чувствуешь, – сказал Сережа Бычков, – все равно в Рязани никто такого не поет, а может, и во всей стране.
Так что была и «Fever», и песни других рок-музыкантов. Пели и сами ребята. Особенно любимых «роллингов». Но поскольку препятствия нам все-таки чинили, мы стали сочинять свои русские тексты на музыку известных рок-композиторов. Наш однокурсник Сережа Цупкин слагал просто божественные стихи. Сережа Бычков, приехавший в Рязань из Украины, пробовал себя в украинском. А позже стали писать и свою рок-музыку. Она уводила нас совсем в иной мир, свободный от каких-то навязанных условностей, давала выход чувствам и эмоциям, которые мы почему-то часто боялись показывать в обычной обстановке, открывала горизонты к познанию совсем иной культуры авангарда даже в литературе, живописи, архитектуре. Рок расширял границы нашего бытия, прививал ощущение свободы. Это лишь маленький эпизод из жизни большой страны, рассказывающий о том, как зарождался в России отечественный рок вопреки всем запретам.
К слову сказать, в те годы я параллельно пела в известном в Рязани профессиональном эстрадном оркестре «Ока». Так вот там запретным плодом был джаз. Его по-прежнему не шибко жаловали в родном отечестве. Но не так, как рок. Нам все же разрешали на вечеринках, танцплощадках что-то исполнять в джазовом стиле. Но только не на официальных концертах! Правда, за одну джазовую композицию мне полагалось выучить две песни о Родине. Такие были порядки. Сейчас это кажется странным и смешным, и никогда не вернется назад. Но события, происходящее в стране, говорят об обратном. Многочисленные «нельзя» опять возвращаются. Многие российские продюсеры просят запретить зарубежные фильмы, отбирающие у них публику, музыкальных исполнителей загоняют под единую крышу Госконцерта, цензура заполонила все федеральные СМИ… Запреты, запреты. Они лишают права выбора, права на информацию и знания, заставляя жить по установкам, противным человеческой сути. Несвобода ведет к ограниченности восприятия мира, к искажению представлений о нем, коверкает людское сознание. Рано или поздно несвобода ведет к протесту.
Очень по-разному и очень неожиданно сложились судьбы участников моего студенческого ансамбля, конечно, во многом благодаря пришедшим в Россию демократическим переменам. Название «Мадригал» стало поистине судьбоносным для Александра Батова, когда-то скопинского паренька, а теперь признанного в мире мастера средневековых струнных инструментов. К нему, уже давно живущему в Англии, на родине своих любимых рок-ансамблей, приезжают заказывать лютни музыканты со всей планеты. Наш бас-гитарист Сергей Бычков занимается музыкальным просвещением рязанцев сначала в клубе «Планетарий», теперь в своем кафе «Старый парк» и, похоже, до сих пор поигрывает. Звукорежиссер Валентин Гладышев сменил профессию физика-ядерщика на фотодело, стал мастером художественной фотографии и поселился в далекой Новой Зеландии. Его замечательные работы экспонируются на престижных международных выставках. Наш поэт Сергей Цупкин из семьи подмосковных ученых постригся в монахи и теперь служит в храме под Мурманском. Барабанщик Александр Радецкий работает на телевидении в Питере. А я стала журналисткой. Кого только не выпускал наш радиоинститут! Правда, когда я смотрю программу «Голос», на этих свободных в своем выборе молодых исполнителей, нет-нет, да и подумываю: вот бы в наше время так! Возможно, никогда бы не изменила сцене.