Ироничное повествование на сто с лишним страниц рассказывает  историю провинциального идиота по имени Броня Бареткин, в один прекрасный день решившего покорить Москву, уехав туда из родного Харькова «с полутора извилинами и степенью кандидата несуществующих наук» (вообще-то – кандидата философии). Написана повесть живо, читается легко, а главное – ее герой, к сожалению, узнаваем. Таких «гуманитариев», не умеющих не только вбить гвоздя, но и создать что-то стоящее в своей узкоспециализированной области, – у нас хоть пруд пруди, причем что в «Единой России», что на Болотной площади. Встречаются среди них лица нетрадиционной сексуальной ориентации, но куда чаще – нетрадиционной этической. Попросту говоря, подонки настолько эгоистичные, что при этом они еще и честно уверены в собственном благородстве.  

 

Довершает комический эффект зацикленность героя на выдуманном автором феерическом авантюристе эпохи Возрождения Перуджино Бенвенутти, которого герой почитает за философа, пытается строить на его имени научную карьеру и даже всячески стремится быть похожим на этого своего кумира. Не могу не удержаться от того, чтобы не процитировать несколько абзацев. 

 

«После ареста Франческо Каррары (Первого) Бенвенутти, судя по всему, вспомнил подзабытое ремесло лекаря – и стал быстро переезжать из города в город, пробавляясь по пути «окрасивлением». Порой в день он возвращал молодость и красоту семи-восьми тороватым клиентам, не считая их жен. Главным было для него вовремя смыться, прежде чем жертвы красоты выясняли опытным путем, что эмульсии на основе ртути не только не полезны, но и вредны. Но один клиент оказался проворнее и успел перехватить Перуджино на выезде из своих владений, так как от снадобья бродячего лекаря синхронно отдали Богу душу поблекшая жена дворянина и его любимая молоденькая служанка. Вельможа «окрасивил» самого Бенвенутти: собственноручно выжег ему кочергой один глаз, а второй оставил. И вручил окровавленному, охрипшему от воплей алхимику собственное наставление, краткое и экспрессивное, написанное с ошибками на двух листах пергамена, которые слуги, прежде чем вышибить авантюриста пинком из владений своего сюзерена, нашили на спину и на грудь запыленной дорожной куртки-котты: «Учись видеть красу Божого мира и примножай ее, а не вреди ей, каналья!» 

 

Перуджино быстро перевоспитывался. Вскоре он обнаружился в Милане, долго униженно просился на прием к герцогу Галеаццо, но добился аудиенции лишь тогда, когда шепнул его брадобрею: де, именно он, скромный астролог, открыл для швейцарской роты городские ворота Падуи, прочитав по звездам, что воины приблизились. Никого не нашлось, видно, кто бы уличил Бенвенутти в подтасовке фактов. Герцогу Галеаццо многоталантливый деятель пригодился в качестве библиотекаря. К себе и даже к своей свите он остерегся приближать эдакого «флюгера», а книги и рукописи с дорогой душой отдал ему на откуп. История умалчивает, почему после кончины в тюрьме Франческо Каррара Бенвенутти погнали и с этой синекуры – но известно, что дни свои Перуджино Бенвенутти дожил в ремесленном квартале города Милана как скромный торговец шерстью. Изредка, говорят, на отрезах, покупаемых состоятельными гражданами в его лавке, проступали чертежи небесной сферы и таинственные значки, без коих немыслимы гороскопы. Но вообще в старости Перуджино встал обеими ногами на землю, колдовских антимоний больше не разводил ни в каком виде, а занялся размышлением над скорбями сего мира. Видно, перипетии судьбы приучили Перуджино Бенвенутти к мизантропии и снабдили склонностью к полемическим размышлизмам.

 

…В сравнительно краткий период, когда к Броне мирволила незадачливая Таисия Панасенко, он все же реализовал свою мечту и под наблюдением покладистой химички навел в учебной лаборатории Дворца советских школьников лужицу почти благовонного вещества, занявшую донышко чашки Петри. Эту массу Броня соскреб в баночку из-под любимого маминого крема и продал классной руководительнице за 25 рублей – под видом французской сыворотки для лица. Училка довольно быстро залечила сильнейшее кожное раздражение, подарив школярам всего месяц ослабленного контроля. Но с аллергией на прикосновение к коже лица всяких непроверенных субстратов ей справиться так и не удалось. Как не удалось и отомстить Броне за доставленные проблемы. Слыханное ли, вообще, дело, чтобы учитель советской школы покупал по завышенной цене у учеников… да хоть что?! На кого бы обрушилась карающая десница правосудия первым делом, посмей классная чудила хоть пикнуть? То-то же. 

 

Броня был очень сердечен с классной руководительницей, когда она вернулась из кождиспансера, и ежедневно перед началом уроков справлялся о ее здоровье в учительской – а та не могла даже ответить «Не дождетесь!», ибо школа конца 80-х такого вольнодумства еще не понимала».

 

Этот параллелизм так и продолжается на протяжении всей повести. А в самом ее конце нездоровая тяга к отождествлению себя, любимого, с авантюристом многовековой давности играет с героем злую шутку. Но до этого ему приходится много чего пережить – от поиска различных вариантов женитьбы на москвичке до работы в созданном для «откатов» и проверки манипулятивных технологий гуманитарном фонде. В общем, рекомендую, занятно.