С думой о вечном, студенте беспечном...

Полноценно влиться в сессионную круговерть мне довелось в безнадежно отдаленном от нашего времени 1995 году. На инфаке рязанского педуниверситета мы почти одновременно упивались Мопассаном, Цвейгом и Хемингуэем и вливали в себя забористый алкоголь неизвестного происхождения на многочисленных пирушках.

Но хмельные посиделки вовсе не отменяли периодического присутствия на лекциях, корпения над книгами, удачных и не очень выступлений на семинарах и пульсирующего предэкзаменационного стресса.

Пожалуй, самой обидной оценкой за все пять университетских лет для меня стала полученная на первом курсе четверка по отечественной истории. Наш преподаватель – матерый коммунист-ленинец – не простил пылкому юноше замечания о том, что большевики желали поражения своему правительству в Первой мировой войне, и в этом, дескать, была их роковая для судьбы страны ошибка. В итоге детальный ответ, сдобренный несколькими уместными цитатами, оказался не более чем хорошим. Скромно замечу, что студент был по заданным в билете темам недурно подкован.

После такого фиаско оставалось с обостренным чувством справедливости шествовать в пьяный парк, где начинающие филологи делились накипевшим и нередко в этой неформальной атмосфере ставили друг другу английское, немецкое и французское произношение.

Найти и похвалить виновных

Конечно, силы для душевного подъема мы искали не только в пластиковых стаканчиках и благосклонных девичьих улыбках. Лингвистические премудрости впитывались с жадностью и удовольствием, знания поглощались большими и уверенными глотками, и в этом «виноваты» не только голодные студенческие мозги, но и одаренные, требовательные, влюбленные в свою работу профессора, доценты, ассистенты и старшие преподаватели.

Они помогали освоить герундий, понять Бальзака, отличить метафору от синекдохи и задорно полицедействовать во время регулярных фонетических вечеров.

Нас снабдили солидным багажом, или, как сейчас говорят, бэкграундом для самостоятельной жизни, и большую часть этого золотого запаса, надеюсь, мои сверстники, не растеряли.

Бальзак на раны

Словно вчерашний забавный случай вспоминаешь о том, как за одну ночь осилил 300-страничный французский роман на языке оригинала, а утром вдумчивый экзаменатор час гонял тебя по стилистическим особенностям произведения, которые ты, торопясь, читал в ночной тиши.

Будто совсем недавно я явился сдавать философию с туманом в голове, вытащил билет, на общей эрудиции вытянул на четверку, а после того как зачетку украсила новая оценка, выяснилось, что я случайно достал бумажку из стопки, предназначенной не для второго, а для четвертого курса. Явственно видишь себя двадцатилетнего после письменного испытания по возрастной психологии, бойко рассказывающего ошеломленному кандидату наук содержание собственного ответа. Наш преподаватель не смог разобрать мои каракули, а я, пока он вчитывался в эту вязь, выучил все изложенное в нужной лекции и как бы помог озадаченному учителю расшифровать нагромождение непонятных иероглифов.

Но несмотря на все эти уловки, свой диплом о сравнении поэзии Брассенса, Бреля, Окуджавы и Высоцкого, набранный на печатной машинке двоюродной тетей, я готовил сам и имел полное право поцеловать заветную синюю книжицу при торжественном вручении.

А еще университет – это знакомства, свидания и встречи, которые заставили многих из нас уже в скором времени круто изменить свою жизнь. И на этот счет у многих читателей наверняка есть немало захватывающих историй.

Денис ПУПКОВ

читать весь номер