Эту песню элегантный Алексей Кортнев пел перед богемной аудиторией «Ники». А за его спиной транслировались кадры из «Дурака».

 

Городские трущобы, ветхая девятиэтажная общага, трещина, разрывающая ее от фундамента до самой крыши, 800 жизней, висящих на волоске, перекошенные страхом лица чиновников. И сантехник Дима Никитин, до последнего колотящий в закрытые двери и равнодушные спины. Пытающийся решить проблему, пусть даже ценой собственной жизни. Избитый, затоптанный, непонятый дурак-одиночка…

«Я офигеваю!» – фраза, которая чаще всего вырывается, сталкиваясь с российской действительностью. «Я офигеваю!» – коммент, который чаще всего оставляют к фильмам Быкова. Причем с самыми разными оттенками: от резко негативного до восторженно-одобрительного. Его фильмы не оставляют равнодушными. Кинематографический язык действует как пощечина, предпочитая плакатные высказывания тонким метафорам. И вспахивает в душе глубокую борозду впечатлений, возвращаясь к которым снова и снова, выходишь на уровень всечеловеческих, библейских обобщений.

 

…Фильм Юрия Быкова «Дурак» был показан в Рязани в рамках творческой встречи с режиссером (кстати, уроженцем Новомичуринска). Вокруг «Дурака», собственно, и строился основной разговор.

 

 

Самое большое заблуждение считать, что отсутствует социальный договор. Он существовал даже на уровне пещеры: я сильнее, ты слабее, значит, ты меня слушаешь. В системе трудно что-либо изменить, пока социальный договор поддерживается. Человек – это не убеждения. Человек – это поступки. Социальный договор, который существует сегодня в России, в принципе всех устраивает. Согласитесь, если вас доведут до ручки, вы будете голыми руками защищать свою семью и то, что вам дорого. А пока вы терпите, значит, грань еще не пройдена. Ничего не изменится, пока люди, которые могут на что-то повлиять, не начнут этого делать. Я не призываю к бунту. Но суть в том, что если меня что-то не устраивает, я упираюсь рогом, чтобы это исправить. А если я продолжаю существовать в этих рамках, значит, мне хорошо и так. Так вот Диму Никитина не устраивало, что дом рухнет. А чиновников и всех остальных – устраивало. Мне кажется, что ситуация в нашей стране изменится, когда в людях появится зерно, которое есть в Диме Никитине.

 

 

Все мы с детства помним вопросы: «Ты что самый умный? Тебе больше всех надо?» Да, мне больше всех надо! Да, я самый умный! По крайней мере, хочу им быть! Почему я не должен хотеть выделяться? Я убежден, что изменить можно все! И ирония в том, что именно так и произойдет. Вопрос в том, кто это сделает. И произойдет ли это при нашей жизни. Выбор, на самом деле, простой: жизнь – это возможности спрятаться в теплой норе или это интересный этап времени, за который я могу что-то изменить? Можно, конечно, получить работу, квартиру и машину и тянуть свою лямку. Но жизнь дается один раз и другого шанса не будет. Огромное количество нюансов, которые, по крайней мере, меня заставляют задуматься. Я верю, что со временем Дима Никитин может существовать на самом деле. В конце концов, что в нем удивительного? Нормальный парень, с головой на плечах, которому не плевать на людей. И тот пьяница, который его избивает, просто ему завидует. Ведь у него горизонт находится на уровне стакана, а у Димы он безграничен. Я глубоко убежден, что любой человек безгранично талантлив, безгранично одухотворен. Просто у всех разные обстоятельства. Но человек не может быть счастлив, если он замыкается на своих низменных, животных потребностях. Я люблю свою мать, сестру, жену. Но в своих фильмах я стараюсь показать, что жить лишь ради семейных интересов – это тупик. Мне миллиард долларов не нужен. А зачем человеку 60 миллиардов, я вообще не понимаю.

 

 

Фильм «Левиафан» либеральной общественностью был поднят как знамя, а «Дурак» был обвинен в излишней симпатии к российскому чиновнику, человеку. Это в какой-то степени противопоставило нас с Андреем Звягинцевым, хотя я к нему отношусь уважительно. Его картина действительно жёсткая. И не только потому, что он ставит диагноз, а потому что не видит ничего лицеприятного в российском менталитете. У него мэр города – это генетический поддонок, выросший с ощущением того, что мы все насекомые. Мне лично патологию рассматривать неинтересно. Раз нет у человека души, о чем разговаривать? А вот если у человека есть душа и сердце, но, поднимаясь по карьерной лестнице, он вынужден становиться тем, кем он становится, – вот тогда мне интересно. Я не случайно сделал мэром города женщину: «Я – женщина, я – мать, я нормально жить хочу!» – кричит она. Но оказывается перед выбором: жизни 800 человек или собственная зона комфорта? Мне кажется, не было бы нашей великой русской культуры, если бы даже в самом плохом человеке не было души и сердца. Но современное авторское российское кино зачастую рассматривает недостатки русского менталитета как врожденные генетические пороки, которые не предполагают развития и исправления. Нельзя на нас ставить крест!

У меня к Андрею Звягинцеву другая претензия. В эфире Первого канала он сказал, что «Левиафан» –  фильм вообще про мир, вообще про человека, вообще про Бога. Не знаю, побоялся ли он или действительно так считает. Его же на знамя подняли не потому, что он снял фильм «вообще про мир». Либеральные товарищи закричали: «О, вот она какая, Россия!» – а он тем самым от них отрёкся. Если бы меня спросили про мой фильм, то я сказал бы, что он про Россию. Снял честное кино про Россию – так не постесняйся это сказать!

 

 

Все мои картины – сплошной казус. Первая картина – «Жить» – это еще «лайт»: суровая осень, поле, непроходимые дороги – но как-то потерпели 20 смен. «Майор» – это минус 20, минус 30 по Цельсию. Зимние павильоны доснимали в июле – тоже неприятно. На последней картине я не помню ни одного трезвого участника процесса: минус 35 держалось постоянно! Да еще и события происходят ночью. Поэтому целый месяц снимали по ночам – дурдом! Очень тяжело. Я бы даже сказал, что особого удовольствия от съемок уже не получали. Когда кадр удавался с точки зрения игры актеров, то ощущалось, что не зря. Но удовольствие – нет.

 

 

Очень люблю написание сценария и монтаж. Ненавижу площадку. На съемочной площадке все улетучивается. Я, на самом деле, снимаю всегда в очень жестких условиях: холодно, сурово, все хотят домой – с трудом думается о творчестве. Вот мои коллеги площадку любят: сели на режиссерский стул, и все вокруг них крутится, все им интересно. А у меня, наоборот, возникает ощущение, что все разваливается, все разрушают мой замысел. Главный пик в картине для меня – это точка в сценарии. И монтаж.

 

 

Серьезный вопрос, на самом деле. Недавно я был на мастер-классе в МГУ. И там один парень высказался так: «Вы, ваше поколение, просто нахлебались. Злобы в вас много. Никто вас не любил, вот вы нам и «гоните»». Отчасти это правда. Мы – народ битый. Ну что мы видели? Перестройку, девяностые – не буду перечислять все «прелести». У вас тоже жизнь нелегкая, но наше поколение обижено не только трудностями. Мы обижены отсутствием ориентиров. У нас родители верили в советскую власть – оказалось, пустышка. Пришли демократы – опять пустышка. Нам кажется, что нас все обманули. Когда мы будем снимать про нормальных пацанов?.. Когда переборем в себе ощущение, что все гов&@. Я расту, меняюсь. Пусть у меня голова седая, но мне всего 33 года. Я пытаюсь найти ориентиры, схватиться за что-то. Увидеть вот таких, как вы, и поверить, что есть нормальные люди. Но это долгий процесс. Поймите, я в профессии всего с 2009 года, снял всего три фильма. Пока что я только «прокричался» во всю глотку, а вот теперь начнется процесс. Сейчас я приступил к работе над фильмом о космонавте Леонове. Это коммерческая картина, где тысячи интересов, в том числе на уровне правительства. Понятно, что никакого авторского высказывания не произойдет. Но для меня это этапная работа. Если я смогу органично сделать историю о том, что поступок стоит того, чтобы ради него стараться, то тогда в своем авторском кино я смогу тоже показать «свет в конце туннеля». Хотя следующая моя картина тоже достаточно трагичная: о бунте работяг, потерявших работу. В ней герой меняет ситуацию, но приносит себя в жертву. Пока я не верю, что можно остаться героем, попасть в журнал «7 дней» и иметь дачу в Солотче. Герой – это все-таки Прометей.

 

 

Как становятся художниками, всем понятно: получаешь тройки по математике и идешь туда, где легче!.. Но если серьезно, у меня, действительно, был зуд. Мне хотелось на большую аудиторию крикнуть о том, что мне не нравится. Появилось ощущение, что на эту тему можно сделать произведение искусства, которое будет массово доступно. И мне показалось, что именно через кино я могу поделиться тем, что меня беспокоит. Потом оказалось, что мне это органично, мне это нравится. Если совсем серьезно отвечать, то кино как ремесло мне неинтересно. Да, я снимаю коммерческое кино – выполняю наемную работу. Но это каторга. Я вынужден это делать, чтобы были средства для авторских проектов. Мне интересно достучаться до сути. Каждому свое.