Солист Большого театра вызвал призрак оперы на рязанской сцене



Оперный дом – так называли первый государственный театр в Рязани, открывшийся в XVIII веке. Сегодня мы знаем его как Театр на Соборной. Но зрителям, собравшимся 31 октября на концерт в этом театре, представилась уникальная возможность почувствовать прежний дух этого старинного здания. Призрак оперы в тот вечер воскресил заслуженный артист РФ, солист Большого Театра Роман МУРАВИЦКИЙ.

Ведущая концерта музыковед Галина Ганина предложила зрителям на два часа забыть о XXI веке и перенестись в те благословенные времена, когда человек сам управлял временем, не подчиняясь телефонам, часам, будильникам, маршруткам и прочего. И для начала – отказаться от микрофона!

Казалось бы, такая малость – микрофон. Мы к нему так привыкли, и уже не только на концертах, но даже на самых прозаических мероприятиях не представляем без него выступающего. Но если для усиления речи обычного человека микрофон, действительно, полезен и незаменим, то для восприятия голоса профессионального певца он может сыграть и плохую роль. Увы, сегодня и на профессиональной сцене подзвучка – обычное дело. Но как хочется услышать и почувствовать живой голос, без электрического посредника, который натурально встает между исполнителем и публикой.

Концерт Романа Муравицкого оказался этим  редким явлением – концертом без микрофона. (К слову, позже в интервью певец рассказал, что приходилось петь и на 4 тыс. мест без микрофона, например, «Пиковую даму» в NHK-Hall в Токио). Начав с трогательной «Ave Maria» Баха-Гуно, солист Большого театра продемонстрировал все возможности своего тенора: от популярных оперных арий, романсов до известнейших итальянских песен. Такой репертуар в сочетании с отсутствием микрофона и вправду перенес зрителей на полтора века в прошлое, в стены Оперного дома.

Ну а интервью после концерта мы начали с еще одного «дома» артиста.

– 28 октября состоялось долгожданное открытие обновленного Большого театра. Мы могли наблюдать это событие в прямой трансляции, но хотелось бы узнать отзывы и изнутри.

– Мы ждали этого праздника долгих шесть лет. Мне посчастливилось поработать еще на старой сцене. Первый спектакль в Большом театре я спел в 2002 году, а закрылся театр на реконструкцию в 2005-м. Поэтому у меня было время спеть и «Пиковую даму», и «Бориса Годунова», и «Тоску», и «Огненного ангела» и др. Пока я не знаю, что с акустикой на новой сцене, но поскольку все еще довольно «сырое», то, думаю, со временем должно выровняться.

– Какие были впечатления от первого выхода на сцену Большого?

– Честно скажу, было страшно, но сцена меня приняла. Эта сцена кого-то принимает, кого-то нет. Мне повезло!

– На открытии президент России говорил, что Большой театр – это один из тех редких символов, которые объединяют всю страну. Что лично для вас Большой: место работы или нечто большее?

– Это скорее второй дом. Хотя до этого у меня уже был второй дом (я работал в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко), но Большой театр это нечто совершенно иное! К этой мечте я стремился давно.

– Попасть в труппу Большого театра – это, наверное, мечта каждого певца. Как, по-вашему, это дело случая или результат труда?

– Пожалуй, 50 на 50. Случай тоже играет свою роль, потому что вокалисты не всегда находятся в отличной форме (все мы живые люди). У меня так сложились, что я вышел на прослушивание и понравился дирижеру Александру Александровичу Ведерникову.

– Насколько я знаю, о прослушивании вы узнали из интернета?

– Да, совершенно правильно. Прочитал в интернете и пришел. Тогда это было возможно. Сейчас уже все немного сложнее, появились агенты, которые работают с театром. И прийти с улицы в театр практически невозможно. Потихоньку переходим на западный образец работы. В чем-то это прогрессивно, но вместе с этим мы теряем репертуарный театр. В советские времена, если я не ошибаюсь, в театре постоянно шло около 35 опер! Сейчас, конечно, гораздо меньше.

– Вам посчастливилось работать и с оперными режиссерами, и с драматическими, и с кинорежиссерами. Есть ли разница для вас как оперного исполнителя?

– Разница в том, что драматический режиссер и тем более «киношный» мыслит короткими сценами, кадрами. Когда мы работали с Сокуровым, он добивался эффектных крупных планов. Но в опере у нас есть как минимум 15 метров до первого зрителя, и жест должен быть увеличен, утрирован. Здесь возникали разногласия.

– В вашем репертуаре есть роли, например, Пьера Безухова из «Войны и мира», которые хорошо известны зрителям по литературной первооснове. Как вы работаете над такими образами?

– Конечно, в первую очередь перечитывается первоисточник, отмечаются характерные черты. К слову, я даже поправился на 10 килограммов.

– Какой для вас Пьер Безухов?

– Супермен! В том плане, как он относится к жизни, как защищает Наташу. Абсолютно верное и правдивое отношение к людям. Супермен без плаща и суперсилы. И без мускулистой фигуры.

– Не могу не спросить про «Пиковую даму». Наверняка с ней связана масса легенд?

– Да, «Пиковая дама» тоже принимает не всех певцов. У меня с ней сложились (чтобы не сглазить!) нормальные отношения. Я всегда вспоминаю последнюю постановку «Пиковой дамы» Валерия Фокина и Михаила Плетнева в Большом театре. Маэстро тогда сказал: «Если зритель на финальной фразе Германна «Князь, князь, прости меня!» – не плачет, значит, мы зря провели три часа на сцене!» Для меня эта партия стоит особняком, она требует массу сил и энергии, но все равно является одной из любимых.

– Легче вжиться в образ, когда поете на русском языке, итальянском, немецком? Язык вообще имеет значение для певца в плане работы над ролью?

– Язык важен для передачи чувств. Я не говорю свободно на немецком и французском, на итальянском и английском говорю несколько лучше. Естественно, я знаю, о чем пою, но думаю все равно на русском. Хотя бывает, что специально переучиваю. Например, в этом году в Красноярске пел «Паяцы» на русском, и, знаете, какие-то новые краски открылись, полутона. Язык, на котором думаешь и говоришь, дает новые эмоции.

– Есть какие-то специальные приемы для лучшего звучания?

– У каждого певца масса своих привычек. Я, например, от сухости (а сегодня вначале воздух был суховатый) кусаю кончик языка. На самом деле у профессионалов аппарат всегда готов к пению, разбуди ночью – и он будет готов петь без всяких распевок.

…Голос – это божественный инструмент. Играя на любом музыкальном инструменте, человек видит, как извлекается звук, как он работает. Заглянуть внутрь певца во время пения мы не можем. Теоретически да, можно рассказать, что делает в это время язык и т.д. Но у каждого певца свои особенности, которые даются свыше. Поэтому, еще раз повторю, это божественный инструмент. Вот почему в наших церквах звучит только голос.

– В компаниях пристают с просьбами: «Спой-ка нам!»? Как реагируете?

– Да, бывает. Недавно встречались с одноклассниками, пели под гитару. «Машину времени», «Воскресенье», романсы. Но, помня о том, что у меня завтра репетиция, я пел потихоньку. А мой товарищ, который работает автослесарем (мы с ним вместе в свое время пели в группе в Северобайкальске, где я оканчивал школу), пел в полный голос. Так все потом удивлялись: «Мы не поняли, а кто из вас солист Большого!?»

– Существуют ли возрастные рамки для оперного певца?

– Вообще, голос расцветает, например, у баса к сорока годам, у тенора – к тридцати. Двадцатилетние певцы – еще «сырые». Чтобы передать всю боль произведения, весь накал страстей, надо это пережить, чтобы засечки остались на сердце. Надо петь не голосом, а сердцем…

Сейчас такая тенденция в мировом оперном театре, что певцы должны соответствовать возрасту своего героя. Но где же вы найдете 18-летнюю певицу для Виолетты, которая бы столько пережила в свои годы? Или Ленского? Поэтому певец хотя бы выглядеть должен соответственно. Я уже Ленского не спою. Хотя раньше пел. Когда я начинал петь, у меня был лирический тенор, теперь – больше драматический.

– Если Ленский – это уже пройденный этап, что впереди?

– Очень хочу спеть Отелло.

– Как относятся в профессиональной среде к проекту Первого канала «Призрак оперы»?

– Это псевдооперное искусство. Изначально эти люди учились петь эстраду, а это совершенно иное. Хорошо, конечно, что они популяризируют оперу, но она не настоящая. На телеканале «Культура» есть параллельно шоу «Большая опера», в котором мне довелось сняться. Там выступают молодые оперные певцы. Важно, чтобы молодежь увидела на оперной сцене своих ровесников и поняла, что так тоже можно самовыражаться.