«Хоббит» – премьера долгожданная, обещанная худруком Мариной Есениной еще в начале сезона. И, самое главное, премьера интригующая. Понятно, что приключения отважного хоббита уже давно перестали быть просто детской сказкой. Мир и мифология древней страны Среднеземелья превратились в особую культуру, насчитывающую миллионы почитателей. А прогремевшая на экранах киноэпопея с фейерверком спецэффектов делает художественную задачу театра в стократ сложнее.

 

Впрочем, готовясь к постановке, театр, очевидно, ставил перед собой совсем иные цели. Как и в любой сказке, волшебный мир «Хоббита» заключает по сути простую человеческую историю о вечном противостоянии добра и зла. И никакая цифра не расскажет эту историю так, как живой театр! Тем более что опыт постановки «Хоббита» в нашей стране появился задолго до нынешнего компьютерного века.

 

В 1979 году на сцене Ленинградского ТЮЗа им. А.А.Брянцева прошла премьера спектакля «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе» в постановке знаменитого режиссера Зиновия Корогодского. Это была первая постановка «Хоббита» в Советском Союзе. Драматургической основой стала пьеса Якова Гордина «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе», написанная специально для этого спектакля. По ней же ставится и рязанский спектакль, причем театр с пиететом сохранил особенности первого перевода Натальи Рахмановой. «Сказка по повести Джона Толкина» – так можно прочитать на афише. (И хотя сегодня мы уже привыкли к написанию имени автора через букву «е» – Толкиен – но в целях исторической правды будем и в этой статье придерживаться театральной версии).

 

Любопытно, что в ожидании рязанского «Хоббита» есть еще одна причина вспомнить советскую постановку. С 2013 года в труппе Театра на Соборной работает Владимир БАРАНОВ, двадцать лет прослуживший в том самом Санкт-Петербургском ТЮЗе им.А.А.Брянцева. В солидном послужном списке артиста есть и прославленная «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе».

 

Вспоминая дела 35-летней давности, Владимир Николаевич рассказывает, что тогда о Толкине в театре никто и не слышал. Но, как ко всему новому и необычному, труппа отнеслась к незнакомому названию с энтузиазмом и увлечением. Вскоре появился самиздат, еще позже вышли в свет официальные издания. Впрочем, сам Владимир Баранов признается, что полностью сочинения Толкина до сих пор так и не читал: «Не моё», – откровенно говорит артист. Хотя в легендарной саге ему довелось примерить сразу две роли, о которых мечтает любой толкинист: роль Бильбо Бэггинса, почтенного хоббита, и роль Торина Оукеншильда, короля гномов.

 

– В 1979 году я только пришел в театр, – рассказывает Владимир Баранов, – и меня назначили на роль Бильбо. Я долго репетировал, и параллельно эту роль репетировал народный артист России Игорь Шибанов. Разумеется, в итоге играл народный артист. Потом случилось так, что я уехал в Одессу, а по возвращении меня поставили Торином.

 

 

– Вообще было задумано два состава гномов: женский и мужской. Но почему-то играл только женский! Мужчины, которые долго и упорно репетировали, ни разу не вышли на сцену. Но когда я вернулся из Одессы, обстоятельства сложились так, что роль досталась мне. Так что король был единственным гномом-мужчиной, а все мои гномы-подданные – женщины.

 

– Вполне нормально. Там – хоббит, у нас – леший. Названия другие, а суть одна и та же. Дело-то не в названиях. Произведение во многом политизировано. Оно было опубликовано за несколько лет до Второй мировой войны, и темы тоталитаризма, стремления к власти, естественно, не могли не навевать определенные ассоциации. Но, по большому счету, в «Хоббите» заложена простая человеческая идея о совести. Стоит ли поступаться совестью для достижения своей цели? Торин ведет свой отряд в поход, чтобы вернуть свое государство, свое богатство. Он идет напролом, не считаясь ни с кем и ни с чем. Да, у него великая цель, но какие для нее требуются средства?.. Ему все равно, сколько погибнет его сородичей. Правда, он и сам готов погибнуть – этого у него не отнять. Это его честь и достоинство, но совести нет. Для этого и нужен Бильбо. Бильбо Бэггинс – это совесть Торина. Простая, человеческая, в чем-то наивная и примитивная совесть. Он четко знает, что такое хорошо, а что такое плохо. И безошибочно отличает худое от доброго.

 

 

– Я не любил роль Бильбо.

 

 

– Наверное, не мое. Я бессовестный тип (отшучивается Владимир Баранов, – В.Н.)!

 

 

– Не знаю, какой костюм будет у хоббита в рязанском спектакле, но для той постановки действительно шили «волосатые» чулочки. У гномов были костюмы, вязанные крючком. Крупная вязка, окрашенная особым образом, из зала на самом деле смотрелась, как металлическая кольчуга. Дракон был куклой. Голова, крылья – все появлялось из разных точек: технические возможности той сцены позволяли. Включался стробоскоп -  и все вместе производило довольно внушительное впечатление по меркам того времени. Конечно, сейчас, после голливудских компьютерных спецэффектов, трудно создать в театре нечто такое, что сильно бы впечатляло. Но в 1979 году это действовало. Сравнивать-то было не с чем.

 

– Да, скорее это было эпическое сказание. Играли нравственные категории. Через быт, отношения возникала совесть, бессовестность, беспринципность. Для театра это тоже был своего рода эксперимент. Ведь в чем был феномен Корогодского? Он снимал пафос, все наносное, выдуманное. И театр становился конкретным. Театром Корогодского. А тут вдруг – эпос, где артист должен по-другому разговаривать, мыслить, даже ходить по-другому.

 

– Отлично! У меня даже фанат был, поклонник одной роли  – Торина (будто я ничего больше не играл!). Вечерами он возникал на служебном входе со словами: «Владимир Николаевич! Как вы сыграли короля гномов!» «Да я же сегодня играл другой спектакль», – пытался возразить я. «Это все ерунда! А вот король гномов – это лучшее!»

 

 

– Любил абсолютно все, от начала до конца. Срабатывали, наверное, актерские амбиции: все-таки роль короля. Да еще и поорать можно (что мне делать в принципе не разрешалось)!

 

 

– Не было детского театра! На возраст никто никогда не оглядывался. Никому и в голову не приходило, что придется писать нечто вроде 6+. Есть художественное произведение, есть предмет искусства. Воспринимают его шестилетки – большое счастье. Не воспринимают – не ходите на этот спектакль. Театр был от семи до семидесяти. Дошкольников в театр пускали индивидуально: бывает, что ребенок в 4 года художественно развит лучше, чем 14-летний подросток.

 

 

– Да. Театр вообще боролся (и, в конце концов, победил) с культпоходами, когда на спектакли водили классы. Это было достижение, добытое десятилетиями упорной борьбы! В итоге практиковались смешанные залы, так называемый семейный просмотр. Билеты на класс покупались очень редко. Когда идет просмотр в группе, восприятие совершенно иное. Я вырос в Рязани, ходил здесь в школу, и с классом мы часто бывали в ТЮЗе. Честно признаюсь, во время таких культпоходов я стрелял из рогатки в артистов: хотел произвести впечатление на одноклассников. А когда приходил один, то завороженно смотрел на сцену, ловя каждое мгновение.

 

– Да, групповка. Киношный термин, но нисколько не обидный, не досадный.

 

 

– Характеры есть, хотя в пьесе они прописаны плохо. И если ты сам не создашь его, то так и останешься безликим. Марина Есенина помогает и делает так, чтобы мы все были уникальными, и вместо групповки появились личности. Это нужно и для сюжета, и для восприятия.

 

 

– В пьесе есть такой текст: «Помилуйте, дорогой сэр! Какие драконы в наше время?». И когда наш король (не очень-то, честно сказать, приятный человек, но все-таки друг, соратник и брат) вдруг обезумел и решил вернуть себе королевство, то мой персонаж махнул рукой: ладно, пойдем! И тут оказывается, что драконы существуют! Тролли существуют! И, несмотря на страх умереть в 99%, в моем персонаже 1% остается  на восхищение многообразием жизни. 

 

 

– Талантом!

 

 

– Вот чем отличается рязанский Театр на Соборной?.. Здесь к понятиям совести, к нравственным категориям добра и зла совершенно искренне относятся абсолютно все: от вахтера до худрука. Добро – это добро. Зло – это зло. Конечно, в процессе работы все смешивается, но выделять чувства надо, и это делается. Этим и подкупает рязанский театр. Сейчас многие театры становятся похожи друг на друга, артисты переходят, режиссура плавает. А у рязанского ТЮЗа есть лицо. Этим незамутненным, незапачканным пониманием истинных ценностей и должен «брать» сегодняшний театр.