«Новая газета»-Рязань /№40 от 18 октября 2018 г./ Пассионарий со «Станции “Мир”»

С Володей Кожекиным мы знакомы около двадцати лет. И уже тогда, на стыке веков, он был крутым харпистом, играл на постоянной основе с Умкой, Чистяковым и другими рокерами. Потом собрал группу «Станция “Мир”», где исполняет своим чуть картавым голосом замысловатые авторские композиции. Попутно стал устраивать многочисленные концерты и фестивали. Начал с маленьких, клубных. Вскоре доустраивался до огромной сцены «Остров!» на Грушинском фестивале, который в том числе его стараниями превратился из бардовской секты с песнями «о туризме и о лесе» под неистребимый ля-минор – в мультиформатный песенный форум, где рады всему, что выше нуля.

Последний крупный проект Володи Кожекина – мультиформатный фестиваль «Платформа», аналог Грушинского в самом центре России. Сначала он проходил в дендропарке подмосковного Ногинска, теперь переехал немного в другую сторону от столицы: новое место – территория креатив-парка «Экспедиция» в Пушкинском районе, возле деревни Никольское. Только на последней «Платформе», относительно скромной на фоне предыдущих, среди нескольких десятков выступающих были Алексей Архиповский, Михаил Башаков, Григорий Гладков, Сергей Калугин, Андрей Козловский, Кирилл Комаров, Умка, Павел Фахртдинов – все это далеко не последние люди в песенной и музыкальной культуре страны.

А еще, будучи одним из лучших российских харпистов, Кожекин изъездил с концертами всю страну. Многократно бывал и в Рязани. Впервые, кажется, приехал сюда со «Станцией “Мир”» на открытие ТЦ «Аркада», случившееся лет десять назад, когда его группа разделила сцену с Игорем Бутманом и местными «Feelin’s».

С тех пор бывает в наших краях регулярно.

При этом не все поездки закончились успешно: пару лет назад «Станция “Мир”», будучи одним из хэдлайнеров фестиваля уличных музыкантов «Подбелка», в Рязань так и не добралась. Зато в августе на «Подбелку-2018» Кожекин доехал. Без группы, но в компании отличного гитариста Сергея Федорова. И «зажег» так, что запомнили даже те, кто просто мимо проходил.

За полчасика до «отжига» мы с Володей поговорили в одном из рязанских кафе. Начали с обсуждения нелепости, случившейся два года назад. Но быстро выяснилось, что собеседник воспринимает Рязань почти как родной город и намерен возвращаться к нам снова и снова, не только с концертами.

– Как же так случилось, что два года назад группа «Станция “Мир”», один из хэдлайнеров фестиваля, так и не доехала до «Подбелки»? Кстати, одна из рязанских газет написала потом, что вы с успехом на фестивале выступили.

– Абсурдная ситуация. Мы с утра приехали на вокзал покупать билеты на скоростную «электричку», но оказалось, что их нет. А если поехать на обычной – уже не успевали. Поэтому мы поймали машину и сразу встали на ней в пробке. В результате примерно за Бронницами организаторы нас развернули, сказав, что никуда не успеваем. В общем, провели удивительные восемь часов, пытаясь добраться в Рязань. Но сейчас транспортная ситуация, на мой взгляд, сильно улучшилась: больше я таких пробок, чтобы прямо от МКАДа до Бронниц, не припомню.

– Нынешняя «Подбелка» – далеко не первый твой приезд в Рязань. Я помню, «Станция “Мир”» играла еще на открытии ТЦ «Аркада» лет десять назад…

– …не только. Геннадий Филин раз пять меня сюда таскал. Был как-то в «Фонтане» оупен-эйр, где обалденные местные ребята брейк-данс под нас танцевали – мы тогда с большой фанковой тусовкой в Рязань приехали. А еще в «Фонтане» случился удивительный концерт – один из последних, где играл на выезде саксофонист Толик Герасимов, великий джазмен еще советских времен, который из СССР сбежал в Нью-Йорк, играл в оркестре Дюка Эллингтона. Переехал в Париж и дружил там с Хвостенко, потом участвовал в записях «АукцЫона»... В Рязани он уже тяжело болел, почти не мог ходить, но на сцене преображался, болезнь его отпускала. Помню, когда мы ехали обратно из Рязани, я уговаривал его пойти на обследование к врачам, выяснить диагноз – вскоре оказалось, что это атеросклероз, недолго он после этого концерта пожил. Светлейший был человек, гениальный музыкант и композитор.

А еще я в Рязань приезжал, когда ДрФест у тебя в «Старом парке» был, куда мы тогда целой командой музыкантов заехали, с сыном Вени Дркина Денисом Литвиновым в том числе. Так что в Рязани я играю часто. Тем более, как выяснилось, у меня корни рязанские.

Дела давно минувших дней

– Серьезно? Вот с этого места поподробней.

– Я удивительным хобби увлекся – начал копать собственную генеалогию. А по Рязани очень хорошо сохранились архивы моего рода. В результате при помощи историков Андрея Азовцева, Вадима Кириченко и еще человек десяти, кто помогал, удалось составить родословное древо на 17 поколений. До сына боярского Ширяя Неретина, упомянутого в документах конца XVI века. Его предки, скорее всего, служили в дружине митрополита Рязанского, а потом были отправлены охранять границу в Ряжске. Так что у меня рязанские корни, уходящие в глубокое средневековье.

– Недавно узнал, что мать великого драматурга Евгения Шварца, в девичестве Шелкова, родом из Рязани, якобы даже из села Поляны. Моя бабушка тоже из Полян и тоже в девичестве Шелкова.

– И практически точно вы родственники. Удивительные вещи выясняются во время генеалогических исследований. Например, есть «ряжские десятни» – списки ряжских пограничников, отправленных защищать южную границу. Там есть некий сын боярский Сукочев, у которого в конце XVI века было имение в селе Костемерово. Я с таким удовольствием узнал, что отец Гарика Сукачева из села Костемерово! Это недалеко от Шелемишево, в данный момент – Скопинский район. А когда-то это была граница нашей страны.

– Скопин – вообще загадочный город. Там около 25 тысяч населения, именно оттуда Оля Чикина, Захар Прилепин, Владислав Сурков, театр «Предел» и много кто еще. А если копнуть немного истории – все еще интересней, почему-то в Скопине известных людей непропорционально много. Как раз с Прилепиным хотели однажды понять, что же это за место такое, но никаких теорий родить не удалось.

– Владислав Сурков из села Солнцево, но это рядом, считай те же самые места. Можно еще вспомнить, что Скопинский район – еще и аномальная зона по количеству Героев Советского Союза. А когда-то это было практически государство в государстве. Один из Неретиных – как раз мой рязанский род – делал там «перепись населения» в XVII веке, поэтому историей Скопина я отдельно интересовался. И узнал, что Скопин – вотчина бояр Романовых, ставших потом царями. Город стоял на границе в XVI веке, вместе с округой управлялся Романовыми. Это было практически отдельное маленькое феодальное государство – много жалоб поступало, что остальные соседи-«пограничники» ими несколько притеснены. А потом, когда сделали Белгородскую черту, и граница передвинулась дальше на юг, у Романовых в подчинении опять оказался целый город – Романов-в-Степи. Это всего в пяти километрах от нынешнего Липецка.

Не потому ли потом Петр I затеял строить флот в Воронеже, не потому ли построил ставший сейчас Чаплыгиным Ориниенбург? Он, очевидно, воспринимал земли вокруг Скопина и Романова-в-Степи как вотчинные владения своего боярского рода, считал в каком-то смысле своей малой родиной.

Вообще южные рубежи Руси были удивительным краем в плане населения. На границе очень сложно было выжить, если ты не «настоящий самурай». Тяжелое время, опасное место. В архивных документах тех времен нередко встречается формулировка «убили разбойники». Но пограничники успевали не только воевать, но и осваивать земли, строить новые города, именно «дети боярские» из ряжских десятен потом построили Козлов – нынешний Мичуринск. И, кстати, Танбов – именно так он сначала назывался, через «н». А потом граница ушла очень далеко. Но «боевой» менталитет сословия однодворцев остался. Однодворцы – это пограничники, которым Петр I разрешил, говоря по-современному, приватизировать их поместья. Сделал участки земли, которые они получали за службу, – вотчиной, которую можно передать по наследству. И разрешил тем, кто не служил, просто жить на своей земле и платить налог. Так получилось отдельное сословие – однодворцы, занимавшее промежуточное положение между дворянством петровского времени и крестьянами – крестьяне, которые сами могут иметь крепостных, очень любопытное образование. Кроме налогов однодворцы давали царю рекрутов. Именно из этого сословия предпочитали набирать унтер-офицерский состав царской армии.

Унтер-офицерам можно было дослужиться и до потомственного дворянства. У нас в роду, например, один из Неретиных хорошую карьеру сделал в Питере при Екатерине. А его сын стал первым преподавателем живописи при академии в Екатеринославе, только что основанном тогда в Новороссии. Один из Неретиных за Бородино орден получил, – это тоже сразу дворянство. А мой прапрапрапрапрапрадед в 36 лет погиб на этой же самой наполеоновской войне, к сожалению, пока не могу раскопать, в каком звании и при каких обстоятельствах.

Так что мои предки с петровских времен владели в нынешней Рязанской области землей «по четвертному праву». Вообще сейчас стереотип «казака» очень подходит, чтобы быстро объяснить, кто такие однодворцы. Но изначально это совсем не казаки, потому что казаки – люди, которых с Дикого Поля наняли, бывало, что татарского происхождения. Дети боярские, ставшие однодворцами, – это прямое продолжение русской средневековой истории, их предки были в дружине митрополита рязанского, в дружине рязанского князя, когда Рязань еще была независимым княжеством. В общем, Сукачев оттуда, Стерлигов, Тютчев, изобретатель Ладыгин, много кто еще, могу долго рассказывать.

Очень сильно ломает привычные стереотипы о русской истории то, что крепостных там почти не было. Были, но крайне мало. У моих предков за все поколения крепостным был один пленный швед. И то отпустили.

Есть некий набор фамилий из древних списков пограничников, их потомки до сих пор там живут. Я отправился недавно с друзьями в велопутешествие по семи вымершим деревням на засечной черте, и единственные местные жители, кого мы там смогли встретить, носили ровно те же фамилии. Так что с Рязанью я чувствую глубокую связь. Неретины, Есаковы, Свиридовы, Обловы – мои дальние родственники. Браки заключались почти исключительно внутри сословия, внутри «пограничной корпорации», а это примерно 20 фамилий. Дальше, когда на юге Рязанщины перестало хватать свободной земли, они же осваивали другие границы империи – в Оренбуржье, например, в Астраханской области, Воронежской, много где. Например, в Оренбургской области сейчас живет много Неретиных, туда в начале XIX века много семей переселилось, они там, бывало, в казаки записывались, сейчас в тамошнем казачестве есть их потомки.

– Брал как-то интервью у Игоря Растеряева, и он мне рассказывал, что, оказывается, среди его предков были некие «рязанские казаки».

– Он, скорее всего, вот что имеет в виду. Казак – это же рядом были татарские княжества типа Касимовского ханства, где все военное сословие называлось «казаки». «Казак» – это свободный, вольный, он же вольнонаемный, которого можно привлечь, свободное копье. И все они обрусели очень быстро. Вначале был силен тюркский этнический компонент, поэтому там интересный генотип – часто встречаются черные волосы и черные глаза. Рядом финское по происхождению мещерское население – голубоглазые и светловолосые, есенины такие. И еще рядом славяне-речники. В итоге все смешалось, и очень красивая история получилась.

«Платформенные» страсти

– Сколько лет уже существует фестиваль «Платформа»?

– Если считать почти то же самое, только проходившее с другими названиями, историю фестиваля можно начать с 2006 года. А название «Платформа», по-моему, в 2010-м Андрей Козловский придумал, месяца за три до того, как Кирилл Серебренников зарегистрировал название театрального фестиваля «Платформа». Сейчас организаторов театральной «Платформы» обвиняют в том, что они не совсем четко израсходовали выделенные на фестиваль государством 200 миллионов. Было смешно, когда Серебренникова «накрыли», и мне журналисты начали звонить с вопросом: «Быстро рассказывай, где 200 миллионов?!» Путаница, в общем. Но его фестиваль был театральный, а у нас – «Открытая фестивальная платформа» полное название.

– Правда, что фестиваль существует только на пожертвования участников и доброжелателей, не привлекая государственные средства?

– Да, «Платформа» полностью соответствует уровню развития общественных связей внутри себя. То есть, сколько народ смог насобирать ресурсов на ее проведение – столько она и потратила, без больших спонсоров, без большой государственной помощи. Нам районное руководство очень помогает, но не деньгами, а в плане безопасности – полицией. Хотя на подобном фестивале с безопасностью обычно все в порядке, потому что почти все друг с другом знакомы. В итоге очень организованная штука получается. Горизонтальная оргструктура, где десять сцен почти идеально работают на самоуправлении. Очень интересно, сможет ли она с этого уровня развиться во что-то более сложное и профессиональное.

У нас сейчас основная проблема одна: не до конца соответствуем собственному статусу. Мы пост-КСПшный фестиваль с абсолютно чистой мотивацией организаторов – никто за деньги не работает, для всех это только дорогое хобби. Из сравнительно больших постКСПшных фестивалей мы такие остались практически самыми большими в стране. Есть и другие фестивали, сохраняющие старый некоммерческий КСПшный дух, – Бенефест, например. Но это камерные фестивали. А мы большие, «всеядные», с претензией на универсальность. Но при этом, конечно, уровень, как сейчас модно говорить, «продакшена», – он не всегда соответствует тому, что «они такие одни» и «хранят традицию».

– Грушинский скоро обгоните? Я правильно понимаю, что больше 10 тысяч слушателей – это пройденный этап?

– Нет, что ты. У нас было на последнем фестивале всего четыре-пять тысяч. И на других недавних фестивалях по стране тоже меньше, чем раньше, потому что «упало» все сильно. Не обращай внимания на цифры «рапортов». Я помню, один бардовский фестиваль заявил, что у него было 250 тысяч человек на, кажется, 150 тысячах квадратных метрах площади поляны. Но это государственная дотация, к сожалению, превращает фестивали в бюрократическую раздачу слонов, где организаторам приходится рапортовать о высокой посещаемости.

А у нас другая ситуация. Нам категорически не надо завышать посещаемость. У меня вызвал восторг отчет МЧС, где сказали, что «было больше 500 человек». Когда я заявку делал – а это было накануне чемпионата мира по футболу – написал, что будет около 500 человек. После этого МЧС и написали, что «было больше 500 человек». И это абсолютно точно. Было примерно 600 палаток, примерно 700 машин на парковке. Сколько человек дошли пешком или доехали на такси восемь километров от станции – посчитать невозможно. По моим ощущениям, постоянно жили полторы-две тысячи и минимум столько же посетили одним днем.

– Так мало? Я помню, когда заезжал туда несколько лет назад, народу было в разы больше.

– В то время мы делали фестиваль в Ногинске – другая ситуация была, фестиваль проходил в черте города. Мы перестали там делать, хотя местные ребята круто нам помогали, и вообще Ногинск очень помогал. Но тому месту, где делали фестиваль, дали статус парка. И с палатками устраивать что-то стало невозможно. Нам предлагали сменить формат на дневное мероприятие типа вашей «Подбелки», а это нам нельзя – элемент туристического слета обязательно должен быть.

Но у нас и в «Экспедиции» лагерь в этом году так разросся, так далеко вышел за территорию парка, что в километре от центра, уже в соседних лесах стоянки возникали. И обозначилась хорошая взаимовыгодная интеграция с местным населением – на первом доме соседней деревни появилась даже надпись «Магазин». Если раньше местные, бывало, даже на нас жаловались, сейчас наоборот – радостные делегации с соседних дач, все очень дружно. В общем, развиваемся органично. Нет скачков, к которым не готовы, хотя все происходит с некоторым преодолением, когда нужны усилия, чтобы все нормально прошло. Зато потом радостно выдыхаешь: «Фу! Опять без ЧП! На деньги не попали! Все получилось вкусно!»

– Несколько лет назад встретил на твоей странице во «ВКонтакте» финансовый отчет, из которого следовало, что вы с командой сделали этот масштабный проект всего за 500 тысяч рублей. Поделись секретом: как можно собрать много хороших музыкантов и авторов песен самых разных направлений, не говоря уж про расходы на инфраструктуру, за такие маленькие деньги?

– Вот типичная история. Объявился местный таксист. Говорит: «У меня микроавтобус, я могу по 100 рублей возить людей от станции, пропускайте меня к КПП, пожалуйста». После фестиваля приходит и говорит: «Вот чеки за бензин – это я себе оставляю. Все остальное жертвую на фестиваль». Спрашиваем: «А как? Ты же реально много работал, собирался заработать». Отвечает: «Я никогда не мог подумать, что встречу такое количество адекватных хороших людей в одном месте. Я ровно такой же, как вы, – зачем мне на вас наживаться?» Ну, и так далее, героизма бытового постоянно очень много. Так что это классический фестиваль веры в людей, где все отношения максимально доброжелательны. Но, конечно, если видеть, «из какого сора» собрана инфраструктура – немного поднять уровень нам бы сейчас не помешало. И при этом остаться строго на общественной инициативе. Потому что нас сейчас проще всего угробить, если какой-нибудь спонсор захочет бабла сюда вкинуть.

– А сколько в этом году «стоил» фестиваль? Около миллиона?

– Даже меньше, 830 тысяч. Это десять сцен плюс инфраструктура.

– Ты известен не только как лидер «Станции “Мир”» и организатор фестивалей, но и как один из наших ведущих харпистов. Как часто участвуешь в «сторонних» проектах, не связанных с собственной группой?

– Особенность современной музыки – если владеешь ее языком, можешь играть с любыми другими носителями этого языка. Я регулярно сотрудничаю с десятком разных музыкальных проектов. Мой любимый состав в данный момент – ансамбль народной песни «Да ладно». Поют Ира и Наташа, аккомпанирует им уникальный для русской народной музыки состав музыкальных инструментов – джамбе, укулеле и моя губная гармошка.

Анатолий ОБЫДЁНКИН

читать весь номер