Укротитель Белки

7 июня исполнилось 190 лет со дня рождения знаменитого российского философа Николая Федорова, родоначальника русского космизма. 5 июня, за два дня до юбилейной даты, в Москве в Российской государственной библиотеке стартовали XVIII Международные научные чтения памяти Николая Федорова. 6 июня конференция продолжилась на ведущих научных и культурных площадках столицы. А с 7 по 9 июня участников чтений принимали родные для Федорова места: Рязань, Шацк и Сасово. Дискуссии, выступления, творческие встречи – научный форум собрал целую плеяду именитых гостей, чья деятельность так или иначе основывается на федоровских идеях. Особым подарком стала встреча с выдающимся писателем Анатолием КИМОМ, лауреатом ряда литературный премий, кавалером Ордена «Знак почета» и Золотого Ордена Мугунхва президента Кореи за вклад в мировую культуру.

Автор легендарных романов «Белка», «Отец-лес», «Онлирия», «Сбор грибов под музыку Баха», «Поселок кентавров» оказался в нашем городе также в юбилейное для себе время: 15 июня писателю исполнилось 80 лет. Да и сама рязанская земля уже давно для него не чужая: уже более тридцати лет Анатолий Ким приезжает на свою дачу в деревне Немятово Рязанской области, Клепиковского района. Так что, предваряя творческую встречу словами: «Я приехал в гости к Федорову» – писатель чуть-чуть лукавил. Не в гости, а практически к себе домой. И, как выяснилось, такое совпадение совсем не случайно.

Судьба

– Николай Федоров в моей жизни – это явление из ряда большой судьбы. Я еще ничего не знал о нем и не слышал, но случилось так, что я перевез своих престарелых родителей с Дальнего Востока в Москву. Времена были советские, с московской пропиской были сложно. Да и мама не захотела жить в городе. И я решил купить им дом в пределах 100 км от столицы. И вот судьба: я попал в городок Боровск. В этом городе мои родители благополучно дожили до своего конца, там же они и похоронены. Потом у меня началось увлечение философией Циолковского, философией монизма. Мне оказались очень близки его представления о единстве живого космоса, о том, что вся Вселенная проникнута тем же психизмом, что все существа и мы. Это перевернуло мое сознание! После этого стало совершенно невозможным заниматься такими мелочами, как, например, писать социальные или политические романы…

Через Циолковского я узнал о Федорове. И тут выяснилось, что Циолковский работал учителем в Боровске, а до него там же преподавал и Федоров. Так что к увлечению русской натурфилософией меня привели жизненные пути. Я называю это все словом судьба. Мы, восточные люди, живем, не сомневаясь, что она есть у каждого. Многие считают, что ее можно изменить. Но по мне, судьба дана не для того, чтобы ее менять. Мало того, также совершенно случайно (мы поехали собирать грибы) друг привез меня в деревню Немятово под Клепиками. И я был так поражен мещерскими лесами, что просто не смог с ними расстаться. Я купил там избушку и написал в этой деревне все свои самые известные вещи: «Белку», «Отец-лес», «Сбор грибов под музыку Баха». В этих книгах отразились и идеи русской натурфилософии. Так что все оказалось очень тесно связано и переплетено.

Через букву «з»

– Моих книг не было бы, если бы в свое время ко мне не пришли Циолковский и Федоров с представлением о безмерности и бессмертности Вселенной, к которой прилежит каждый человек. Все ищут бессмертие в этом мире по-разному. Я это слово в своих произведениях стал писать через букву «з»: безсмертие. Мне не нравится написание через «с»: в бессмертии где-то есть бес и где-то есть смерть. И соединение этих двух морфем мне не по душе. Я пишу так, как писал Лев Толстой. Для меня безсмертие – это вечное присутствие человека в этом мире. Каждый из нас появляется в этом мире. Как, каким образом, откуда и почему человек ничего не помнит об этом – не наше дело. Но, придя в этот мир, человек остается в нем навсегда. Мы никуда не уходим. Но, умирая, прощаемся только с одним человеком – с самим собой. Такого, как каждый из нас, не было и не будет. Конечно, это грустно. Но вся красота и кантилена жизни в этом и заключается. Каждый из нас единственен и неповторим. Мне уже много лет. Но я до сих пор не знаю, кто я такой. В предощущении того, что скоро с собой надо будет прощаться, я задаюсь вопросом: «А с кем я буду прощаться?» И это замечательный момент нашей экзистенции. Это придает остроту существованию. Было бы скучно, если бы я знал о себе все.

Магический реализм

– Термин «магический реализм» выдумал писатель Юрий Мамлеев. Он в свое время эмигрировал во Францию, потом попал в Америку, а после перестройки вернулся назад в Россию. Он использовал этот термин, чтобы обозначить свою собственную поэтику, свой художественный метод. Заявил, что является основоположником магического реализма. И меня к нему тоже приписал. Но я вам скажу, что он соврал. Никакой он не основоположник. Скажите, произведения всем известного Гомера – разве это не магический реализм?.. Даже такой реалист Толстой, описывая Бородинскую битву, оперирует выдуманными образами, поступками, героями. Ничего из написанного не было! Вся литература – магический реализм!

Диалог на небесах

– В моем корейском роду был средневековый поэт и писатель Ким Си Сып, имеющий в корейской литературе такое же значение, как Пушкин в русской. И однажды в Корее у меня была встреча с читателями, на которой мне задали вопрос: «А как вы стали писателем?» И я, честно говоря, растерялся. И отбился тем, что сказал: «Это судьба». По своей судьбе я оказался в России. А на небе Ким Си Сып встретился со Львом Толстым. И вот они посмотрели, бродит по земле одинокий корейский парень, и подумали: «А давайте устроим ему такую судьбу, что он станет русским писателем».

От русскоязычного до русского

– В термине «русскоязычный писатель» содержится некое исходящее от русских чувство превосходства, высокомерия, некая жалостливость к тем, кто пишет по-русски: пусть не очень хорошо, но грамотно. Я в начале своего литературного делания был русскоязычным писателем, потому что у меня не было своего литературного русского художественного языка. С детства я очень много читал, был грамотным до последней буквы, до последней запятой. Потом я захотел писать. История у меня была сложная. Сначала я захотел рисовать. С трудом поступил в художественное училище. И где-то на третьем курсе на меня напало желание… Даже не желание… Это опять было веление судьбы. Меня толкнуло в сторону слов. Пошли стихи, потом проза. Навалилось, придушило желание писать слова. Я добровольно ушел в армию, три года отслужил в конвойных войсках, но вернулся оттуда спокойным, знающим, что я должен писать слова. Краски я отложил в сторону, и начался мой литературный путь.

Русскоязычный писатель Анатолий Ким, который появился вначале, обладал хорошим вкусом. Я имел ощущение того, что такое настоящая художественная литература. Она состоит не только из языковых конструкций и стилевых моментов, но из чего-то такого, чего не хватало в моем языке. И однажды я почувствовал, что все написанное мной – это не то. Несмотря на то, что это было хорошо и грамотно написано. Я отнес все в мусорный бак и устроил аутодафе.

Я думал, что у меня ничего не получится, что у меня нет своего художественного языка, который бы мог выразить все тайны, которые я носил в себе. И вот тут мой предок на небесах Ким Си Сып пожалел меня и дал мне подсказку. Тогда я был очень беден, у меня было двое детей, я работал на башенных кранах, строил дома. Лето выдалось невыносимо жарким, вся Москва пропахла горелыми лесами. И я оставался в столице с этой тоской и неспособностью выполнить наложенного на меня завета. И вот в этой тоске мой предок подсказал написать повесть о сахалинском корейце-бродяге. Я влез в его душу, познал его одиночество, свирепое, безграничное. И стал о нем писать, смотря на мир его глазами, реагируя на все его чувствами. Так я написал свою первую повесть «Собиратели трав». И вы знаете, у меня получилось. Я понял, чтобы по-настоящему писать, надо залезть в душу. Если я хочу писать по-русски, я должен познать душу русского человека, познать его духовную жизнь. И начались мои путешествия по России.

Я нашел такую работу: инспектор-искусствовед художественного фонда – которая позволяла мне ездить по командировкам. Я приезжал в какой-нибудь район, область и заключал договор на изготовление картин. Надо было выполнить квартальный план и все остальное время можно было сидеть и писать. Я объехал все среднерусские места и всюду слышал русскую речь. И мне пришло такое знание, какое бы не смог получить русский писатель, живя безвыездно в городе. Я почувствовал в себе удивительно мощное языковое чувство. Так началась моя работа в русской прозе. Русский писатель – это не тот писатель, который пишет по правилам русского языка, а тот, кто владеет языком на уровне выражения души. Так что я себя считаю русским писателем и кровно обижаюсь, когда мне говорят, что я писатель русскоязычный.

Литературное камлание

– Вопрос о том, какую философию я вкладываю в свои произведения, для меня тяжелый. Потому что я ничего никуда не вкладываю. У меня все получается само собою. Я не знаю еще таких писателей: дело в том, что я работаю без какого-либо предварительного замысла. Приступая к произведению, я не знаю, сколько у меня будет героев, как будет двигаться сюжет. Чтобы писать, я должен войти в состояние работы, как шаман перед камланием. Для этого мне надо писать от руки. Для всех, даже самых сложных моих вещей, у меня существует только один черновик. Я не могу набирать на компьютере, потому что там сразу вмешивается редактура и я теряю внутреннюю свободу. Много раз приходилось слышать, как писатели жалуются на тяжесть своего труда. Я этого не понимаю! Я никогда не устаю от своей работы! Иногда я работаю свирепо много, сижу за столом по 17 часов в день. Но это не труд, а нечто совсем иное.

Самоопределение

– У Максима Галкина на телевидении есть передача «Лучше всех». И в песенной заставке к ней есть такие слова: «Надоело быть маленькими-кими-кими…» И там отчетливо слышится: «Кими-кими-кими». Я воспринимаю это на свой счет. Я философ, не большой, не малый, я не знаю своего масштаба. Чтобы ощутить масштаб, надо встать в строй. А я в строю никогда не стоял.

Фото Андрея ПАВЛУШИНА

Вера НОВИКОВА

читать весь номер