Пропагандистские штампы и приемы времен позднего СССР дети впитывали быстро, но ненадолго
Моя одногруппница по детскому саду Юля в самом конце вечерней прогулки, когда родители забрали уже большинство ребят, усердно возводила в песочнице какую-то причудливую конструкцию – нечто среднее между скрепленной крепостью и площадкой для запуска космического корабля. Я, завороженный этим зрелищем, поинтересовался у юного фортификатора назначением загадочного объекта.
Агитка на песке
Юля, придав голосу максимальную значительность, ответила: «Я строю пропаганду». Полагаю, что оба пятилетних существа не знали истинного значения этого взрослого слова. Но та уверенность и вескость, с которой оно было произнесено, доказывала, что замысел творца очень серьезен, и лишние вопросы неуместны.
Еще на старте сознательной жизни вся окружающая маленького советского подданного реальность – от лопухов до облаков, внушала, что ему довелось жить в самой лучшей стране. Не страшно, что лишь малая часть воспитанников старшей детсадовской группы знали, как называется наше Отечество, а подавляющее большинство родителей и воспитателей никогда не были за границей. Наличие безупречной Родины в любом случае приравнивалось к абсолютному счастью.
Чернокожий Ленин
Конечно, у счастья должны быть кузнецы во главе с главным молотобойцем. И эту роль в умах каждого советского человека с середины 1950-х годов единолично исполнял обладатель почти такой же круглой, как земной шар, головы, вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Причем предметом поклонения часто была даже не сама личность удачливого революционера, а его фотографии, писанные маслом портреты, многочисленные изображения на значках, марках, купюрах, монетах и спичечных этикетках. На одной из марок Конго я видел даже изрядно загорелого Ильича.
В литературе соцреализма особое место было отведено лениниане – повестям, рассказам, стихам и даже пословицам об уроженце провинциального Симбирска. Еще не умея читать, я выучил стихотворения Марка Лисянского под все объясняющим названием «Всегда живой».
Вечен и бессмертен,
Как природа,
Самый близкий,
Бесконечно свой...
Больше всех он сделал для народа,
И в народе –
Он всегда живой.
Большие дяди и тети, неуемно тиражируя непогрешимый образ дедушки Ленина, уже не слишком верили в его идеалы и частенько иронизировали над языческим возвеличиванием Ульянова. Еще во времена хронического дефицита остряки предлагали ввести в ассортимент магазинов духи «Запах Ильича» и мыло «По ленинским местам». Даже двадцатиметровый барельеф корифея революции, который долго располагался на торце девятиэтажки на Московском шоссе, еще до начала горбачевской перестройки почему-то сняли. И больше не восстанавливали.
Диссидент дошкольного возраста
А вот культ другого Ильича – генсека Леонида Брежнева насаждался не столь рьяно, скорее всего, потому что народ ответил на первые его появления кучей анекдотов про любовь главы государства к наградам и его проблемы с дикцией. А меня, несмышленого детеныша, забавляли многочисленные церемонии, на которых наш стареющий лидер усердно вешал награды на знамена союзных республик. Я пытался подражать выдающемуся деятелю мирового коммунистического движения, то и дело отвинчивая и привинчивая голову игрушечного белого голубя, с которым тогда очень любил играть. Правда, показав эту занятную пародию родителям, автор получил от них нагоняй и в ближайшие несколько лет признаков диссидентства не проявлял.
Ни пятилетний мальчуган, ни мои родичи, ни одногруппница Юля тогда не могли предположить, что меньше чем через десять лет громадное и незыблемое государство почти как замок в песочнице рассыплется на мелкие и крупные кусочки, а через двадцать пять – пропагандистские приемы новой власти станут хоть и менее кондовыми, но более изощренными.
Денис ПУПКОВ