Он прилетает в Россию на гастроли три раза в год, щедро отдавая концертными выступлениями «смертельные дозы любви» и улыбаясь в ответ на справедливое: «Маэстро – вы гений».

 

Создатель своего «вневременного календаря», он, кажется, принадлежит вечности, как вечность принадлежит ему. 

 

В преддверие своего выступления в Рязани, открывающего новый гастрольный тур (оно состоится 31 марта в клубе «Старый парк»), в интервью рязанской «Новой газете» Юрий Наумов рассказал о звуковом поиске, не рвущихся струнах и связи своего искусства с живописью эпохи ренессанса.

 

 

 

– Это человек, который с 11-летнего возраста ставит нескончаемые звуковые эксперименты на собственном сердце. С помощью инструмента, именуемого гитарой. По сути – вибрационный алхимик. Примерно так... (улыбается)

 

 

– То, что запомнилось, с моей артистической колокольни – несоответствие формы и содержания. Содержание – сами слушатели, их души, их отзывчивость – было на высоте и устремленным в высоту. Форма – т.е. место действа – была посредственной, как бы становилась на пути вибрационному потоку... Поэтому смысл нынешнего визита – достичь равновесия между формой и содержанием. В качестве слушателей я не сомневаюсь. Но надеюсь, что на этот раз место будет соответствовать.

 

 

– Мои выступления отличаются ровно тем же, чем, в сущности, Россия отличается от Америки: калибр возможностей, предоставляемых Россией, в итоге может быть больше, но и цена за него непомернее. В итоге ты вписан в странную лотерею – в России тебе может быть дано и по полной, но при этом шанс надломиться и не дожить – весьма велик... И вот у меня в руках скомканный, затертый на сгибах, размытый от слез билет, который язык не поворачивается назвать «счастливым». Хотя, судя по всему, именно таковым он и является... (улыбается) Если коротко – и по сути: в России резонанс глубже и масштабнее, притом, что в Америке принимают блистательно.

 

 

– Нью-Йорк – очень мощный творческий центр. Очень динамичный. Рок-н-ролльная вибрация здесь – в обители. Рок-н-ролльная Америка – это гимн юности. Я оказался синхроничен этому потоку. Очарован им. Наверное, мне повезло...

 

 

 

– Да, имеют. Это струны, протянутые в космос.

 

 

– Сложный вопрос. На самом-то деле, струны у меня на концертах рвались – и нередко, особенно в 1980-х и 1990-х. Порой приходилось прерывать концерт на середине, и в мыле, в состоянии дикого раздражения уходить в гримерку, доставать из кофра пакет с запасными струнами, чертыхаясь, менять и возобновлять концерт... В аудитории даже находились люди, которым это нравилось: реальный концерт, не «фанера», струны рвутся – прикольно! 

 

Струны перестали рваться где-то с 2002 года. Найти этому одно исчерпывающее объяснение я затруднюсь. По-видимому, до сорока лет артистическая интенсивность и человеческая агрессивность во мне шли рука об руку и с одинаковой силой выплескивались на сцене. И даже при желании я не смог бы их отделить друг от друга – настолько они были сцеплены. Но потом – то ли возраст, то ли опыт, но, похоже, эти потоки разделились. И элемент агрессии пошел на убыль, а интенсивность осталась, возможно – даже возросла. В результате струны перестали рваться, общая травматология сократилась: я стал реже срывать голос, травмировать связки кистей... Параллельно – я заметил это по записям – я стал вывереннее обращаться с энергиями концертного действа. Этому сопутствовали другие процессы – усложнение репертуара, сокращение «хитовой» части и, как следствие – сокращение той части аудитории, которая приходила исключительно на «хиты», перенос концертов в маленькие залы, где концентрация внимания и энергоотдача неизмеримо выше, возрастание экспертизы в вопросах качества звука... Таким образом, струны, которые более не рвутся, – один из элементов общей эволюции...

 

 

– Изнутри это воспринимается так: душа знает, чего она хочет. И когда она слышит искомое – сразу реагирует. А если не реагирует – значит, надо искать дальше. И я ищу... (улыбается)

 

 

– У меня есть сознание того, что совокупное качество этих песен – высокое, подчас – феноменально высокое. Есть – в наилучшие моменты – сознание того, что я предоставил от себя все необходимое и достаточное, чтобы они отвибрировали на должном уровне. Но это – сознание в пределах себя. То, что  происходит за пределами меня – мистика... Люди очень разные. Их реакции и акценты во многом непредсказуемы. Наверное, несложно все просчитать при игре в поддавки, но как только ты задираешь планку на уровень собственного сердца, ты попадаешь в очень странное измерение...

 

– Скажем так: я тешу себя надеждой на это (улыбается).

 

 

 

– Лучшее, что было сделано в ренессансной живописи, воплощает в себе поразительную целокупность, мастерство, вневременность. Утверждение бессмертия души. Несколько художников полтысячелетия назад совершили подвиг, создали поразительный прецедент, передали – через века – импульс вдохновения.  Их усилиями мне было явлено великое искусство. И в своих звуковых исканиях я ориентируюсь на ренессансные полотна, как на эталон возможного – для художника, посвященного своему пути.

 

 

– Женщина.

 

 

– К божественной первооснове. К любви и попытке выразить ее через звук.

 

 

– Думаю, что все еще нет. Но я уже на подступах! (смеется)