Мне говорят: Ты смелый человек.
Неправда! Никогда я не был смелым.
Считал я просто недостойным делом
Унизиться до трусости коллег!
Е. Евтушенко

Шел 1963 год. В Рязанском художественном училище (РХУ) смотр-конкурс художественной самодеятельности. Вот-вот объявят мой номер. Волнуюсь.

Подходит директор и в категорическом тоне произносит следующее: «В жюри конкурса представитель обкома партии, поэтому вам, Александр, следует читать только стихи Маяковского. Никаких Рождественских и Евтушенков! Или поставим вопрос о вашем исключении».



–Вот так номер!..  Перед выходом на сцену и такой сюрприз! Естественно, психанул.

Вдруг: «Нина! – обращается к конферансье стоящий неподалеку Николай Сергеевич Денисов, училищный педагог черчения и методик – можете дать на секунду программку смотра?»

Читает молча. Потом удивленно: «Хм… Гимн человеку, – разве эти стихи Рождественский написал? Это же малоизвестное стихотворение Маяковского!» Достав автоматическую ручку, зачеркивает имя Роберта Рождественского, и четко надписывает: МАЯКОВСКИЙ!

Вскоре на весь зал прозвучало: «Маяковский! Гимн человеку! Читает студент четвертого курса Александр Бабий!» В тот вечер конкурсное испытание прошло успешно. Но, следует вспомнить, уважаемый читатель, что в те годы по прихоти Никиты Сергеевича Хрущева в нашей стране политической анафеме были преданы поэты Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава и Евгений Евтушенко. Многие молодые композиторы, художники, кинематографисты, архитекторы испытывали на себе откровенное небрежительное отношение политической власти.

Шумливое было время. Но для многих оно оставалось еще и чрезвычайно опасным. Вот почему я до сих пор восхищен неожиданным и довольно смелым поступком нашего педагога, который блестяще обвел вокруг пальца перестраховщика директора. На том концерте подмена имен никем не была замечена. Зато уже на областном, заключительном смотре в зале Рязанской филармонии я читал самого Маяковского. Директор сидел в первом ряду и испытывал явное удовольствие от того, что его училище, пускай всего одним номером, но все-таки состязается с мощными творческими коллективами  рязанских институтов.

Сам же Николай Сергеевич уже никогда не вспоминал о своей шутке. Но кто знает, чем могла бы для него обернуться та остроумная выходка, доведись узнать о ней кому-либо из «недоброжелателей»? Хотя проделка-то была совершенно уж безобидной. Но так было. В любом учебном коллективе, к сожалению, было предостаточно «спецов» по части охранения политической «невинности». В те времена друг друга предупреждали: «Помните, даже стены уши имеют!»

Однако молодость не может перестраховываться. Посудите сами, на одном из занятий обществоведения, которые в нашем училище проводил офицер государственных служб, мы заспорили о качестве и ценах отечественных товаров и товаров «загнивающего» Запада. Для сравнения в пример привели ряд магнитофонов «наших» и итальянских. Что потом было! Классный руководитель буквально умолял нас неразумных «впредь быть умнее и пожалеть его семью».

Или иной пример: в один из воскресных дней посетил я службу в соборе Бориса и Глеба. Не молился, поскольку был еще невоцерковленным. В тот день всего лишь с упоением слушал церковный хор. И, тем не менее, на следующий день, после занятий был приглашен, к моему великому удивлению, на беседу с уполномоченным по делам религии тов. Борисовым. И в этом случае, как позже стало известно, вновь не обошлось без прямого заступничества Николая Сергеевича, который перевел разговор на шутку, отметив как бы невзначай «всеядное любопытство несерьезного сельского паренька».

И все-таки нашему поколению несказанно повезло. На девяносто студентов художественного училища приходилось чуть больше полутора десятка педагогов. Зато каких педагогов! Почти каждый – личность! Братья Молчановы, И.И. Акинчев, П.И. Будкин, Б.П. Кузнецов, Н.Г. Романов, Г.Н. Раков, В.Е. Куракин, Л.Н. Никонов и, конечно же, преподаватели черчения Н.Н. Михайлов и Н.С. Денисов. Кроме Куракина, Никонова и Будкина, они были фронтовиками. Всех их объединяла еще одна общая черта – искренняя любовь к своим ученикам. Пережив нечеловеческие страдания, они покоряли своим умением многое прощать. Всегда старались понять причины тех или иных наших проступков и нарушений. Безусловно, им предписывалось строжайше сохранять политическую зоркость. Вот отчего время от времени на общих собраниях журили провинившихся, обязательно фиксируя замечания в протоколах. Молодежь во все времена для старших поколений остается далеко «не легким подарком». Но, как правило, в нашем училище по отношению к нерадивому учащемуся крайние меры почти не применялись.

Николай Сергеевич «давил» сильных, не прощая им ни малейших ошибок. Придирками доводил мастерство исполнения чертежей до филигранной техники. У слабых же студентов он обязательно находил в работах положительные моменты, при этом непременно отмечал сущий пустяк, такой, например, как красиво закомпонованная поверхность листа, удачно исполненная заливка акварелью или верное замечание по поводу проведенного урока во время педагогической практики кем-либо из студентов. Пройдут годы и многие из его учеников станут благодарить своего педагога за воспитанную в них привычку очень ответственно относиться к любым мелочам.
Все приходит с годами. Старея, мы начинаем понимать значимость слов и поступков наших старших друзей. А Денисов для нас был истинным старшим другом. 

Но что мы о нем знали? Как обычно – очень мало. Воевал. Получил тяжелое ранение. После войны окончил наше училище и сразу же был оставлен в нем в качестве педагога. Да, еще нам было известно о его заочной учебе в Московском педагогическом институте. Со временем этот институт окончат десятки учеников Денисова. Его методические установки станут для них надежной базой, помогавшей в успешном усвоении любых самых сложных учебных курсов.

К сожалению, уже навсегда утрачена возможность прямого общения с уникальным педагогом. Теперь не придется присутствовать на его феерических уроках, во время которых он был одновременно строгим педагогом-предметником, чутким воспитателем, очень интересным собеседником, изящным юмористом. Он был азартен в спорах с молодыми людьми. Не боялся прослыть «ретроградом», отстаивая моральные ценности национальной культуры. Он был тем, кто искусно создавал на своих занятиях условия для возникновения целых диспутов о смысле поведения современного человека, о его праве «БЫТЬ» или «КАЗАТЬСЯ». Но главная ценность его уроков была в умении учить осознанно работать с учебником и справочной литературой. Это правило ввел в практику его педагог Н.Н. Михайлов.

Втягивание в творческий процесс учебных занятий невольно рождало приподнятое состояние духа. А это уже радость. Радость от маленьких побед над собой – девиз всей педагогической системы Рязанского художественного училища 50–60 годов прошлого века. Приведу показательный пример: на экзамене по перспективе мой товарищ Ромашин Александр вычертил интерьер плавательного бассейна «Спартак». Этот бассейн в нашем городе действительно строился в стиле примитивной архитектуры. Александр, бунтовавший против кондового строительного примитива, предложил свой вариант. А я, очарованный первой выставкой американских автомобилей и дизайнерскими новациями художников 60-х годов, вычертил перспективу автострады Рязань – Солотча с кемпингом, супер-автомобилем и дорожным указателем, решенным в стиле новомодных образцов.

Наши работы были приняты, оценены высокими отметками и.. лишь в начале следующего семестра мы услышали следующее: «Очень приятно, что Ромашин и Бабий сдали оригинальные, выполненные в современном стиле работы. Причем ни у кого не «содранные», с интересными инженерными предложениями. В истории нашего предмета, это, пожалуй, первые попытки выхода из рамок традиционных, многократно решенных-перерешенных задач. За новизну приведенных примеров они заслужили хорошую оценку». Но затем, как и положено в учебном заведении, начался разбор обнаруженных ошибок. В интерьере бассейна вышка для прыжков в воду была начерчена с грубейшей ошибкой. Прыгуны должны были «приводняться» в дальних рядах кресел.

Ну а в моей работе при проверке оказались колеса авто диаметром всего лишь 30-сантиметровой высоты, зато дорожный указатель (перл моей дерзкой дизайнерской мысли) никак не вписывался в масштабный размер задания. Слишком уж был огромен. У любого иного педагога за такие чудовищные ошибки больше единицы мы получить бы не смогли. А тут образец идеальной педагогической мудрости – поддержать в молодых, увлеченных третьекурсниках стремление вырваться из клетки жестких догм и унылых примеров. Тут неподдельное желание разделить искреннее чувство восторга, почувствовать себя СОВРЕМЕННЫМ!

Наши педагоги понимали юношеский максимализм с его неуемным перехлестом бурлящих желаний, которые всегда больше знаний и опыта. Чтобы обуздать их, требовалась дисциплина ума. Вот что в первую очередь неотступно воспитывалось во всех нас. Прекрасные педагоги имели высокоразвитое чувство такта. Воспитывая серьезных и ответственных исполнителей, они при этом не загубили ни в одном своем ученике живого природного таланта художника!

Ни от кого не приходилось слышать помпезных речей. Никто не занимался морализаторством. Зато на себе каждый ученик испытывал их волевое, воспитывающее «НАДО!» Именно они приучали к порядку в мелочах. Именно они ценили искренность и прямоту суждений и всех поступков.

Первое наше занятие в кабинете черчения. Педагог у доски объясняет тему урока. С моего стола падает циркуль.

– У кого циркуль упал? – спрашивает, не поворачиваясь к классу, педагог.

– У меня, Николай Сергеевич.

Закончив объяснение, он подошел к своему столу, открыл классный журнал и уточнил: «Как ваша фамилия?»

 Я, не подозревая ничего нехорошего, спокойно назвал свою фамилию.

– Единица, – спокойным тоном произнес педагог.

– За что единица?!

– За то, что с чертежного стола умудрились инструмент уронить.

Потом, голосом, в котором зазвучали мягкие интонации, подозвал меня к столу и открыл справочник ГОСТов, в котором на каждой странице внизу мелким шрифтом было напечатано: что «несоблюдение стандартов преследуется законом».

– Представьте, вас после окончания нашего училища пригласят работать в туполевский авиационный центр, а вы там ломаными инструментами станете работать, из-за чего будут постоянные нарушения ГОСТов! Так что пока – единица за организацию рабочего места. Это же оценка не за знания.

Но ради того, чтобы у читателей «Новой газеты» не возникло чувства чрезмерной педагогической зашоренности, следует рассказать об обстановке, которая царила в училище. Юмор! Светлый юмор, без какой-либо пошлости и низкопробности. Именно юмором скрашивались долгие часы работы в чертежном кабинете. Причем юмор использовался не ради разрядки настроения. Нет – ради воспитания во всех нас разновозрастных и разноталантливых оптимистического настроя на жизнь.

Вот один из примеров: «Ты че! Зачем порвал страницу учебника?» – возмущенно одергивает своего великовозрастного сокурсника студентка. Николай Сергеевич утешительно спрашивает: «Что, только одну порвал? Ну, это не так страшно… У меня однажды попросили книгу почитать. Я сдуру дал первый том «Войны и мира». Долго потом пришлось ждать возврата. Наконец появился усердный читатель. Просит новую книгу. Прежде чем дать ему второй том, спрашиваю: а ты чего же первый том не принес? А мой друг так спокойно отвечает: «Знаешь, Николай, а я его на цигарки искурил…» Так что, Виктория, простите уж своему обидчику его малый грешок!» Потом с укоризной все-таки проговорил: «Ту искуренную книгу жалко до сих пор…»

Шутил Николай Сергеевич непрестанно. Его шутки нередко были смелыми и дерзкими.

– Вот-вот! И я так же думаю, что и в нашей стране необходимо незамедлительно многое ломать!..

– Как это ломать?– перебивают педагога возгласы ретивых комсомольцев.

– А как ломает свою избу умный хозяин? Все гнилье, зараженное плесенью в костер, но хорошие доски, конечно же, в новый сруб!

И знаете, в поведении наших педагогов не было и намека на какое-либо щегольство или браваду. Всегда естественное, доброжелательное отношение к окружению. Это были люди правды и тяжелейших судеб. Они, принесшие в жертву аду войны свою юность, старались безвозмездно осчастливить своих учеников радостью приобщения к миру большого искусства.

22 апреля 1987 г. не стало Н.С. Денисова, а осенью 2010 года ушел из жизни его друг и наставник Н.Н. Михайлов. И только с потерей таких людей начинаешь понимать ценность того дара, который был преподнесен судьбой всем нам, студентам Рязанского художественного училища, обучавшимся в 50–60–70-х годах прошлого века. И только становясь взрослым, понимаешь истинную цену любви – БЛАГОДАРНАЯ ПАМЯТЬ!