Мастер кисти Анатолий ЛАРЮНИН – о возвращении на родину, чудесных пленэрах и шалаше, сшитом собственными руками
Этого художника знают по многочисленным полотнам с изображением монастырей и храмов, вышедших из-под его кисти. Практически ни одна экспозиция, посвященная рязанскому краю, не обходится без его произведений. Кроме того, у живописца за плечами более десятка персональных выставок.
Анатолий ЛАРЮНИН родился в городе Сасово. В 1967 году окончил Рязанское художественное училище, затем по распределению переехал в Зауралье, где работал в Курганских художественно-производственных мастерских. С 1987 года живет и работает в Рязани.
– Вы двадцать лет прожили в Кургане. Что вас заставило вернуться обратно в Рязань?
– В Кургане в 1981 году я вступил в Союз художников после успешной выставки. У нас там была зона под названием «Урал социалистический». В Тюмени я очень удачно выступил с пейзажами, один большой холст позже у меня приобрел курганский музей. А потом началась ностальгия. Как говорится, родина зовет. В Сасово и родственники похоронены. Тут речки Цна и Мокша, луга и Алешинский лес. Это мои любимые места с детства. Когда в Зауралье участвовал в выставках, местные художники говорили: «А вот у нас человек из Рязани». И становилось обидно, вроде как врос уже там. Ведь все было – и поездки на пленэры, и выставки. В конце концов, созрела мысль о возвращении. Сразу влился в коллектив, меня выбрали в правление. Начались поездки по области, а также по монастырям, которые в то время уже открывались. И я очень рад тому, что вернулся.
«Зима. Кремлевский вал»
У меня полно сил писать и дальше свою родину, Рязань, есенинские места. Я со своей супругой Галей (Галина Сметанина – художник-керамист, – Г.Т.) поселился в селе Федякино. Люблю находиться в движении. У нас дома даже нет телевизора и дивана перед ним. В Федякине имеется одиннадцать соток, избушку там сам построил. Хожу по окрестностям пешком, зимой на лыжах, и пишу постоянно. Места тут необыкновенные, как в сказке. Часто бывал в Спасо-Преображенском Пронском монастыре у отца Луки. Много пейзажей там сделал. Такой дух чувствуется, эти горы, массы... Вечером на закате складывается ощущение, будто русские витязи на конях скачут. А на восходе, когда солнышко идет, освещение меняется, горы будто шевелятся. Возникает чувство жизни. Поэтому повторюсь, я рад тому, что вернулся. Окунулся в свое родное, это очень большое счастье.
«На пути к монастырю»
Тем более я для себя нашел особую нишу в творчестве. Езжу писать в монастыри. То в Вышинский, то к отцу Амвросию под Скопин, бываю и у отца Иоакима, он восстанавливает монастырь под Шиловом в селе Красный Холм. Там тоже лес, озеро и всего два монаха. И вот один из них по имени Смарагд как-то показал заброшенную деревню, в которую добирались на велосипедах. Она вся заросла, но обстановка в домах цела – русские печи, кровати, даже коврики. Мы ходили по ней, и такая жалость закралась. Центр России обезлюдел. Это очень серьезные вещи.
«Под старыми ветлами»
– На одной из выставок вы представляли свои изделия из керамики. Повлияло творчество жены?
– У нас с Галей все едино. Мы даже в Федякине печку для дровяного обжига керамики сделали. До 1050 градусов доводим. Такая печка только у нас, наверное. Мне один керамист из Самары как-то сказал: «Толя, ты почему не лепишь? Кому нужны твои церквушки? Ну-ка, лепи, у тебя учитель такой рядом». В итоге я начал потихоньку лепить фигурки небольшие. Мне коз нравится делать.
«Прощание с осенью»
– Но пейзаж для вас все равно остается главным?
– Конечно, поскольку это настолько щемящий жанр. Потому что природа уничтожается. Когда я писал материал о Жене Каширине, беседовал с ним, мы обсуждали, что речку Лыбедь нужно вскрывать. Она мучается в подземелье. Ее через всю Рязань пустить необходимо, предварительно очистив. Берега сделать, мостики, ивы посадить, уточки плавать станут. Это же изюминка была бы для нашего города. Хороший пример для нас – город-побратим Мюнстер, восстановленный после войны из руин. И первое, что они сделали, очистили речку Аа. Там и лебеди плавают, тропинки проложены, даже мельницу поставили. А у нас, если Лыбедь воняет, то вычистите ее, заглушите то, что туда сливают. И речка украсила бы Рязань. Возле цирка обыграть ее, какое-нибудь озерко сделать. Неужели сил нет? Почему не привести в порядок, почему люди такие жестокие?
«Разлив у монастыря»
– Один из художников рассказывал мне, что вы часто заранее готовите места для будущих пейзажей, оборудуя их. Расскажите об этом поподробнее.
– Я делал один пейзаж, уходя за Трубеж на другой берег. Хотел писать его в снег. А когда во время снегопада работаешь, то им все заваливает – и холст, и палитру. Поэтому я шалаш сшил из пленки. Прихожу на место, вытаскиваю его, одеваю на палки. Туда сажусь и спокойно пишу. Ни снег, ни дождь не мешают. Подобные вещи практикую постоянно в Федякине или когда еду куда-нибудь. Частенько работаю в непогоду, потому что в пейзаже я чувствую себя лучше, когда ощущаю сопротивление. Когда погода против меня, то охота творить. Идет обобщение мощное, работаешь широкой кистью, спешишь, чтобы успеть. Оказывается, это и требуется. И летом я люблю писать, когда льет дождь, идет такое обобщение – пейзаж сливается с небом. Мягкость особая выходит. Нравится делать такие вещи.
Фото автора
Георгий ТИТОВ