На переднем плане слева направо: Алексей Зюзин, Виталий Потехин, Александр Аверин; на заднем плане: Владимир Строганов и Александр Кирюшкин

 

 

 

– Я родился в 1952 году, в 1969-м окончил десятилетку. К тому времени стал баянистом хорошим, плюс обучался игре на трубе, фортепиано, а когда Высоцкий появился – гитару быстро освоил. У меня две тетки преподавали в музыкальном училище, да и вырос я в очень музыкальной среде – в семье пели абсолютно все, дома не смолкали оперные арии, романсы.  

 

Поступал в театральное училище – срезался уже на первом туре. После этого мы с братом, который жил в Минске, рванули в Ялту, «оторвались» хорошенечко. И когда вернулся в Сасово, отец спрашивает: «Ты устаиваться на работу думаешь?». А у меня никакой специальности – мне 17 лет. Отец говорит: иди лаборантом в кабинет технических средств Сасовского технологического техникума, тебя возьмут, чтобы ты организовал там художественную самодеятельность. У меня отец дружил как раз с директором этого техникума.  

 

И вот меня взяли в техникум поднимать художественную самодеятельность. Перед новым, 1969-м, годом был районный конкурс учебных заведений – надо готовиться. Я успел за два-три месяца сколотить небольшую эстрадную группу – с ней мы заняли первое место по району. Исполняли песни тех лет: Ободзинский был в моде, Мулерман, Магомаев, ВИА разные, никаких «западных поползновений» поначалу не было. 

 

Прибежал директор сасовского Дома культуры, обрусевший венгр Эрбах Гейзя. Говорит: что ты здесь делаешь, пойдем к нам в Дом культуры. Там, в основном, крутили кино и занимались лекционной работой. Была еще девушка-баянистка, которая аккомпанировала солистам и плясунам, а танцы проходили в клубе железнодорожников под духовой оркестр возрастных лысых дядек – они нам тогда казались старичками. Твист, шейк и длинные волосы объявлялись врагами народа, фотографии битлов публиковались не иначе как с сидениями от унитазов на шее, советская молодежь вальсировала под «амурские волны» или «на сопках маньчжурии», а то и под музыку с грампластинок.

 

И вот мы с моим другом Толиком Сучковым задумали создать в Доме культуры группешник. Толя решил играть на бас-гитаре. Стали вырезать доски под электрогитары, приспособили туда наушники телефонные в качестве звукоснимателей, магнитики крепили под струны, провода, во всем этом нам местные радиотехники помогали. Гитары начинали звучать, мы их запускали через «кинаповскую» аппаратуру, огромные такие ящики, затем купили усилители «Электроника-10», желтенькие, 10-ваттные. И вот организовали группу, подготовили небольшой репертуар, репетируя на втором этаже сасовского ДК. В группу, кроме нас, вошли Гриша Сергеец на ионике, Женя Сенев на ударных и Валера Ломовцев на ритм-гитаре. 

 

Самые первые танцы мы сыграли в «ленинской комнате» на втором этаже. Задрапировали Ленина и лозунги чем придется, приглушили свет, поставили желтый тусклый фонарь, – это была весна 1970 года. В первый вечер пришло человек 30, на следующий вечер был аншлаг – «ленинская комната» не вместила всех желающих. В этот вечер на наши танцы занесло инструктора райкома партии, а через день появился фельетон в местной газете, где намекалось, что если сменить желтый фонарь на красный, то будут уже не танцы, а публичный дом. Поняв, что у бюджетного, обшарпанного Дома культуры появилась «золотая жила», директор принял решение на следующие выходные устроить танцы в кинозале, отвинтив прикрученные там к полу ряды кресел. Впоследствии танцы играли три раза в неделю.

 

Еще от сасовского ДК мы ездили по районам, выступали в сельских ДК и на колхозных станах – в то время в деревнях достаточно было еще молодежи. Электричество «в поле» мы так добывали: автобус ставили подальше, чтобы двигатель не «дышал», протягивали от него провод и в качестве генератора у нас был мотор автобуса. И вот все комбайнеры и прочие собираются, человек 20–30, прямо в поле, а мы поем им песни. В основном, патриотику, песни военных лет. Люди до сих пор с удовольствием их слушают, потому что написаны от души – «В лесу прифронтовом», «Землянка». С нами девушки-вокалистки ездили – они «Синий платочек» пели. Чего мы точно не пели, так это про Ленина и партию, хотя предложения такие поступали. Но мы отказывались, говорили: у нас голоса не те, не можем себе позволить. Хотя, если правду сказать, в то время мой голосовой диапазон вместе с фальцетом составлял около трех с половиной октав – побольше, чем у многих сегодняшних «звезд», как они себя называют. 

 

Однако наступило лето, и наша группа распалась: Толик Сучков поступил в летное училище, Женю Сенева забрали в армию, а я уехал поступать в ВУЗ, но опять никуда не поступил.

 

Осенью 1970 года директор клуба железнодорожников, узнав, что я вернулся в Сасово, пришел ко мне домой и предлагает: у нас ребята-музыканты собираются, но у них нет опыта, нужна помощь. И вот я прихожу в сасовский клуб железнодорожников, где с басистом Александром Авериным создаю группу «Аборигены». Но название недолго просуществовало. Через некоторое время явился товарищ из райкома партии и говорит: «Это что за название на афише? У нас тут австралийские дикари развелись в Сасове?» Нет, говорю, слово «аборигены» имеет несколько толкований, в том числе – коренные жители данной местности. И все равно название пришлось убрать. 

 

Когда мы пробовали петь иностранные песни, не зная английского, выходили из положения так: записывали русскими буквами то, что слышали из ламповых приемников со скрипом и шумом по «Голосу Америки» и «Свободной Европе». Разумеется, слова были исковерканы, но все-таки возникало подобие английской речи. И «Beatles» пели, и «Shocking Blue», и «Rolling Stones» пытались. Но это, как и с названием «Аборигены», продолжалось до тех пор, пока не стало достоянием райкома партии. Сразу говорят: или мы вас закроем, или чтоб такого не пели. То есть любые попытки пресекались в зародыше. 

 

В «Аборигенах» играли басист Саша Аверин, ударник Саша Кирюшкин, еще один вокалист был Валерий Строганов. Чуть позже пришел из армии гитарист Виталий Потехин: когда я поступил в 1972-м в Харьковский юридический институт, он и возглавил эту бодягу.  

 

Разумеется, богемная жизнь на районном уровне полностью копирует верхние слои. То же самое бухалово, правда, наркоты еще не было. В Сасовском летном училище тогда обучались болгары, поляки, корейцы, вьетнамцы, кубинцы, даже африканские негры, и они к нам часто обращались, чтобы мы саккомпанировали ту или иную песню: напевали мелодию – мы ее быстренько подбирали. И они нас баловали зарубежными винами, виски, ромом кубинским, у нас были настоящие сигареты и кубинские же сигары. Еще нигде не было жвачки, даже в Москве, а я мог перед друзьями-москвичами из фирменного целлофанового пакета «Кент» достать небрежно пачку жвачки или сигарет «Филипп Моррис» и девочкам так: «Угощайтесь». Это ж какие понты были! Я «по-свойски» у знакомых иностранцев за 40 рублей по тем деньгам купил в Сасове французские джинсы и был «первый парень на деревне» – в Москву приехать в таких джинсах было не стыдняк. 

 

Я, кстати, забыл сказать, что в Сасово приезжали разные группы на гастроли, в том числе рязанская группа «Коляды». После они в астраханской филармонии обнаружились, где стали «Россиянами», когда к ним духовая секция добавилась. Вот они мне говорили: что ты торчишь в этой дыре, в Сасове, поехали с нами, мы визы оформляем, у нас по соцстранам турне. Я говорю: ребята, у меня приписное свидетельство, я из Сасова никуда, у меня армия скоро. А так, если бы я с ними смотался, кто знает, может, что серьезное получилось. Каким бы я стал артистом – непонятно. Зато стал успешным следователем по уголовным делам. Отработал в двух районных прокуратурах, потом старшим следователем в областной, потом там же прокурором-криминалистом – учил всех следователей области методам и приемам расследования уголовных дел.  

 

 

– Интересный случай произошел в Спасске, куда меня после института направили следователем. Жилья там никакого не было, и я жил прямо в своем кабинете, в прокуратуре. А молодая кровь кипит. Однажды выпил полбутылки водки и пошел на местные танцы. Посмотрел: ребята лабают хреново-прехреново. А я – «столичная штучка», в Харькове под меня хороший портной костюмчики шил, выгляжу шикарно. И вот подходит к музыкантам такая «столичная штучка»: «Ребята, чего-то вы не то играете, фигню какую-то. Давайте вместе попробуем». Я мог себе это позволить, если в Харькове мы по третьей-четвертой  руке города котировались – там у нас в институтском ансамбле был очень сильный состав. 

 

Я спел модную песню «Мы вам честно сказать хотим, на девчонок мы больше не глядим». Все притухли. Думают: чего такое появилось в городе Спасске? После я еще одну песню спел: «Нелюбимая, нелюбимая, кто ей это говорил?».  

 

На следующий день прокурор района вызвал меня к себе и говорит: «Если хочешь работать в местном ансамбле – иди, но напиши заявление об увольнении из прокуратуры». На этом все и закончилось. Правда, были совместные посиделки к праздникам. Как правило, в милиции, в «ленинской комнате». Приглашались работники прокуратуры, суда и прочее, устраивался небольшой концерт своими силами, ну и я выходил, две-три песни пел под гитару. Когда перевели в областную прокуратуру, я и там наладил художественную самодеятельность: были ребята, игравшие на баяне и аккордеоне, неплохие чтецы с хорошей дикцией, танцовщики и танцовщицы нашлись, Дима Плоткин стихи читал. Стоило мне уйти на пенсию и теперь, когда туда захожу, ветераны говорят: «Леш, без тебя все захирело, вообще неинтересно стало». Вот так.