Когда-то одну из первых передач на телевидении он посвятил Высоцкому, Далю, Миронову и назвал просто: «Им никогда не будет 50...» Да и сам часто говорил: «Я до пенсии не доживу». Слова оказались пророческими. К боли и сожалению многих, кто знал, уважал и любил Валеру, кто ценил его просто как человека и не просто, а как очень талантливого человека: актера и театрального режиссера, блестящего телеведущего и журналиста, руководителя всеми любимого телеканала. Автора, создавшего небольшую, но очень трогательную и искреннюю книгу стихов, очерков и миниатюр.

 

На этой земле Валера сделал много хорошего, и его продолжение есть – в сыне, который тоже пытается писать, и просто талантлив в том, что делает.  Есть и начало – его родители: отец, Евгений Иванович, которого тоже, к сожалению, нет с нами, и мама, Валентина Ивановна, которая живет, каждый день вспоминая мгновения Валериной жизни, свою жизнь и тех, кто окружал эту семью и окружает многие годы (рукопись с ее воспоминаниями «Новая» готовит к публикации). 

 

Да, такова она, жизнь… У нее есть начало и конец. Но нет конца таланту. Он всегда рядом с нами. Тем более, если это близкий человек: сын, отец, муж, друг, коллега… 

 

Мы помним тебя, Валера, и все, что ты создал доброго и хорошего на многие годы. «Ради людей» – это ведь были твои любимые слова, Валера…

 

 

 

На самом деле я не знаю и в то же время прекрасно понимаю, каким был мой отец. И понял это уже после произошедшего в декабре 2011-го. И сознание этого пришло только благодаря тому, что в семье о нем всегда говорилось много. С самого раннего детства со мной общались как со взрослым человеком.

 

Когда тебе 4, 5, 6 лет, ты не задаешься сложными вопросами. Просто с ним в дом входило ДВИЖЕНИЕ. Двигался свет, звуки, начинало колебаться все пространство, потому что заполнялось им и начинало течь через край. Его всегда было много, с ним всегда было шумно, необычно и всякий раз ново. Такой праздник, который всегда с тобой. Мимолетные чудесные мнгновения для ребенка, когда появляется человек, которого ты по-дестски свмоотверженно любишь, а за ним от квартиры до первого этажа подъезда все засыпано конфетами и подарками.

 

Ты уже засыпаешь в ожидании, тихо шуршит обида – обещал же скоро, а все еще нет – и вдруг катится шумный сгусток энергии. Пахнет морозом, не раздеваясь, тихо опускается на пол (он почему-то всегда садился на пол). Ресницы дрожат, делаешь вид, что спишь уже из последних сил. «Привет, чадо!» 

 

Ему обязательно нужно было вытащить меня из постели и показать своим друзьям, если он приходил с ними. Разукрашенный ветрянкой, я смотрелся потрясающе, его это забавляло. Я капризничал, он  смеялся. Шутя, бил по попе: «Не зови маму, папу надо звать, понял?» 

 

Все начинало вертеться вихрем – скорее, скорее – быстро собираемся и поехали купаться, в лес, на интервью с футбольной командой, в деревню посмотреть на живых гусей, просто прокатиться и зайти в гости к старым друзьям, в новое кафе, в цирк, в театр, сняться в рекламе… Быстро, быстро, быстро!

 

Он не был, как он говорил, «среднестатистическим» отцом. Не водил гулять, не забирал из детского сада, не сидел в очереди в поликлинике. Он, наверняка, не знал, когда у меня вырос первый зуб и какое первое слово я произнес (хотя по странному стечению обстоятельств, мое первое «длинное» слово было «ти-зи-зи-зи»,  т.е. «телевизор»). Проект под названием «сын» взращивался импульсно, скачкообразно, порционно, нервно и всегда шумно. Это не я задавал ему вопросы: «Почему…?». Как отчет о проделанной в его отсутствие работе я докладывал: почему до сих пор не выговаривается «ж» и «ш», почему косолаплю при ходьбе («У тебя отец – танцор»), почему сам не включаю кран, и руки мне вытирает мама («Не достаешь, подставь стул»). В школу – только в ту, которую он считал лучшей. К учительнице – только к той, которую он сам выбрал. За это ему спасибо! О школе – только положительные воспоминания. 

 

Он будто торопил. Скорее, скорее расти. Ждать он не любил и не умел. И когда я уже стал подростком (в силу уже начавшейся болезни), казалось, потерял интерес к своему «проекту». Правда, теплится надежда, что утерян был не интерес, а та тонкая связывающая нить между нами. Она невидима, на уровне восприятия. Уже сейчас, слыша очень много разговоров и историй о нем, я понимаю, что мы безумно похожи мышлением и в своей голове я могу оправдать и объяснить многое: почему, для чего, из-за чего...

 

Но то, что идет с человеком из детства, никогда из головы не выветришь, и я рад этому. 7 декабря 2011 года я поднял трубку, чтобы ему позвонить, не зная, что он тяжело болен. Просто что-то ударило в голову... Выдержал я три гудка, после чего положил трубку, возникло то, детское: «А вдруг увидит и перезвонит...». Но он уже не смог этого сделать...

 

Черное и белое

 

Вопросы, недосказанности, обиды – спутники подростков. И что бы я ни говорил, до сих пор еще не получил ответы на многие вопросы. А главный из них: почему? Почему, когда я больше всего нуждаюсь в разговорах, рассуждениях, обмене мнениями, наставлениях, не от кого их получить? Почему именно сейчас, когда я выговариваю все буквы, не косолаплю и рост у меня такой же, как у него, и мне есть, что предъявить миру, нет того, кому бы я прежде всего хотел бы отчитаться о проделанной работе.  

 

Да, есть и обида. Обещал – не выполнял, звал – не приходил, не поздравлял, не дарил, не понимал… Не понимал, что пропасть между детством и взрослостью без мужского  плеча переходить страшно. Но он – такой. Как легкий луч света. Ведь свет не задумывается над тем, куда светит. Там, где светит – светло. А рядом – темно.  

 

Благодаря своим близким, я долго не догадывался о темных сторонах его личности. Наверно, это к лучшему. Неокрепшему ребенку это ни к чему. Даже сейчас мне порой больно от «объективной информации» о нем.  У каждого из вас о нем свои воспоминания. 

 

А я на самом деле не знаю, каким был мой отец. Но с каждым днем приходит все большее и большее, там, внутри.