«Новая газета»-Рязань /№32 от 23 августа 2018 г./ «...Давай-ка бросим мачеху-Рязань...»

В Рязанской областной библиотеке имени Горького весь день 22 августа был маркинский. Сначала открыли выставку книг, редких рукописей, писем поэта под названием «Звучание серебряного вальса», а затем состоялся митинг в честь юбиляра, на котором друзья, близкие, поэты читали стихи Евгения Федоровича, посвящения ему. А вот купить стихи Евгения Маркина в Рязани невозможно. Даже к юбилею поэта никто не позаботился хотя бы переиздать один из восьми его прижизненных сборников.

Зато в этот день в библиотеке были показаны сразу два документальных фильма Галины ВОРОПАЕВОЙ о нем: «Самородок» и «Лично со мной». А вечером на канале «Россия-24» ГТРК «Ока» представила премьеру третьего фильма Галины Дмитриевны «Живое продолжение». Он – о сыне, внуках и даже правнуке поэта. Автор призналась, что в этом фильме она выступила еще и как продюсер. С трудом, но нашла немного денег, и получилась небольшая короткометражка, которую, как уверяет Галина Дмитриевна, она делала не столько для рязанцев, сколько для самого Евгения Федоровича. Потому что, как она считает: «Его душа это почувствует… Все-таки разговор идет о его ЖИВОМ продолжении». Кстати, фильм так и называется «Живое продолжение».

И впервые нашей газете журналистка Галина Воропаева рассказала любопытную историю подписания ей сборника «Моя провинция» самим Евгением Маркиным:

– Этот потертый сборник «Моя провинция» Евгения Маркина лежит у меня дома на полке отдельно от всех других книг. Я показывала его только самым близким, чтобы чужой глаз не увидел и не раздул из надписи поэта нечто такое, чего никогда не было… А история его сорокалетней давности такова.

31 августа 1978 года в сельскохозяйственную редакцию областного радио, которое располагалось тогда на Ленина, 35, врывается Евгений Маркин. Пот градом, будто разгрузил вагон картошки. И сразу ринулся к журналистам с какой-то бумажкой: «Вот посмотрите, что я им написал...» Видимо, поэта опять вызывали куда-то на ковер, и ему нужна была поддержка. Но все предусмотрительные коллеги от него почему-то дружно шарахались. Дескать, много работы. Срочно надо сдать передачу. А он все равно что-то им говорил, хотя ответа не слышал.

Я сидела здесь же в сторонке, размечая текст перед выходом в эфир. Тогда я работала диктором на рязанском радио. Мне было очень жалко поэта и обидно за него, что никто не реагирует на его боль, а сама не знала, как ему помочь, хотя он ко мне не обращался. И тогда, чтобы как-то отвлечь его, я негромко стала читать его стихи: «Свадьбы не было. В платье белом представляю тебя с трудом. Просто обнял чуть оробелую и сурово сказал: «Идем!» Маркин резко поворачивается на мой голос и начинает в упор рассматривать так, будто увидел впервые, а потом с иронией произносит: «И еще что-то знаешь?» Я сразу: «Еще знаю: «Мы русские, работаем по-русски. По-русски мы выходим в свой зенит. По-русски переносим перегрузки и русской песней слава нам звучит». И добавляю: «Между прочим, я эти стихи читала в филармонии, когда вела концерт. И они очень подходили для праздника».

Маркин реагирует мгновенно: «И ты прямо так и сказала, что это МОИ стихи?» «Нет, – честно призналась я. – Я сказала, что это стихи Михаила Львова». И тут поэт разразился таким громким смехом, что я смутилась. А он достал из внутреннего кармана пиджака свой сборник «Моя провинция» и сказал: «Молодец! Сейчас я подарю тебе этот сборник, которого в Рязани уже нет. Выкинули весь тираж в мусорный бак, а у тебя будет». Но вдруг резко меняет решение: «Нет, сборник потертый, я тебе как-нибудь другой подарю». Но я воспротивилась: «Нет, этот хочу!» И поэт начал его подписывать. Когда же я взяла сборник в руки, то была огорошена. Он написал: «Галя Воропаева! Я тебя люблю. Давай-ка однажды бросим мачеху-Рязань и махнем в Клетино. Навсегда».

Я сразу же сказала Евгению Федоровичу, что это неправда, а он мне в ответ так жестко: «Правда!»

Возможно, в тот самый миг это и было правдой, но только в миг. Я уверена, что эти слова поэт написал бы тогда любому, кто его поддержал в трудный момент. А я никогда и не смотрела на него как на мужчину. Он мне казался старым, хотя ему не было и сорока. А вот стихи его очень любила и знала. Знала я и другое, что вечной любовью и музой его всегда была Галина Чернова – замечательная журналистка, работающая тоже у нас на радио. И мать его сына.

Диктор Галина Воропаева

Только вот ведь какая удивительная штука. Когда мне бывает особенно тяжело, как, например, сейчас, когда у меня в телекомпании после многих лет работы отняли голос (теперь мои сюжеты читают другие), и некому во всем городе мне помочь, рука постоянно тянется к этому маркинскому сборнику с его теплым энергетическим признанием. И я сразу оживаю... Спасибо вам, уважаемый Евгений Федорович, за поддержку!

А поэта не стало уже через год… В ноябре 1979 года мы поехали в Клетино хоронить последнего рыцаря поэтического пера Рязани. Ему был всего 41 год. С радио на похороны собрались только трое. Журналистка Светлана Борисова, звукорежиссер Ольга Апухтина и я. Многие боялись. Поэт был в опале. Даже его друг журналист Владимир Волосатов, который договорился с кем-то о машине для нас, строго предупредил: «Об этом никто не должен знать».

Мне страшно не было. Было очень больно. Я не помню, кто и что говорил у гроба поэта, но я читала стихи Бориса Шишаева:

«Нет, перед смертью мы не все равны.

Она упорно лучших выбирает.

Она спешит, старается забрать

умом высоких, сердцем лучезарных.

Как будто хочет где-то там создать

страну без лицемерных и бездарных...»

Прошло немного времени. И вскоре при встрече с одним из обкомовских работников я услышала: «Это о каких таких бездарных вы там лепетали?» Я сначала не поняла, о чем речь, но мне тут же напомнили. Внутри у меня мгновенно все ухнуло, но виду не показала. Ответила, как чувствовала: «О тех самых». А сама с ужасом подумала, что теперь из дикторов меня точно погонят, но обошлось. Видимо, потому что тогда руководители радио меня ценили и всегда умело оберегали.

И еще. Я никогда не видела поэта в непотребном виде. Как частенько любят об этом вспоминать его друзья. Может быть, потому, что общался он в основном с пишущей братией, а к нам – дикторам – заглядывал иногда, чтобы рассказать очередную байку, а потом занять немного денег. Если ему это удавалось, он никогда не уходил сразу. Всегда затем читал нам свои стихи. Возможно, в знак благодарности. Такие острые и критичные, что дух захватывало. Бывали и «опасные» экспромты. Например, о самой главной газете страны «Правда»: «Наш партийный старый орган весь измучен и издерган...» Мы воспринимали все это как высокое доверие поэта к нам, которые ни за что его никому не сдадут. Видимо, это чувствовал и он.

А к одному из стихотворений Евгения Федоровича я имею самое прямое отношение. Оно называется «Берегите Левитана!». Как известно, в советское время, прежде чем выпускать человека в эфир, его учили. И было непозволительно, как сегодня, спокойно разрешать читать тексты тем, кто и близко не знаком с правилами устной речи, заменяя ее равнодушной скороговоркой. Дикторы проходили тогда в столице через жесткий экзамен по культуре речи. С нами занимались мастера высокого уровня: мхатовцы, дикторы Всесоюзного радио. Именно в это время я имела честь познакомиться с легендой радио – Юрием Борисовичем Левитаном, который своим чтением в годы войны, как никто другой, поддерживал веру в победу среди наших людей, но зато так раздражал Гитлера, что тот за голову его назначил громадную цену.

Дикторы, приехавшие на учебу с мастером в Москву. В верхнем ряду вторая справа Галина Воропаева, слева от нее Юрий Левитан

Когда же я вернулась из столицы в Рязань, ко мне подошел Евгений Маркин и стал дотошно расспрашивать о Левитане, уверяя, что, когда он читает даже сводку погоды, у него мороз по коже. И вскоре, дня через три, принес мне стихи под названием «Берегите Левитана», попросив отправить их знаменитому глашатаю, что я и сделала. Но у Левитана очень большая почта, и поэтому с ответом он несколько задержался. Примерно через полгода я получила от него в одном конверте сразу две красивые открытки. Поздравление мне ко Дню радио и благодарственную открытку за стихи Евгению Маркину. Только, к сожалению, поэта уже не было. А для него это был бы самый большой подарок!

Я передала послание Левитана близким поэта. Вот эти стихи:

Берегите Левитана!

Сорок первый – не помню,

Но помню май сорок пятого –

Долгожданную весть

о паденьи Берлина проклятого.

То девятое мая

мне впечатано в памяти намертво

деревенской вдовой,

заплакавшей вдруг у динамика.

Юрий Левитан,

Юрий Левитан

голосом

планету

сотрясал, как титан!

Цепенею, припомнив,

как звучали слова:

– Внимание!

Говорит Москва!

Я из тех,

Из того поколенья военных мальчишек,

подрастающих в нужде,

когда хлеб давали по норме.

Подрастали мы в строгости.

Только храбрости был излишек:

Потому и вольны мои сверстники

В поэтической форме.

Вот опять я в деревне,

роднёю в честь встречи облапан.

Пацанишки-племянники

ходят за мной по пятам.

Здесь не всякий ответит,

предположим, о должности Лапина,

но и старый, и малый

скажут, кто такой Левитан.

Нынче дети войны –

люди разных чинов и признаний.

Но ясней и ясней понимаем,

чем становимся старше мы:

этот скромный очкарик

без особых наград или званий,

внес он в нашу Победу

не меньше иного маршала.

Ни одна академия

Не подскажет ни способ, ни метод,

каково ему было,

громовержцу номер один,

отрешенно признаться народу,

что оставлен город вот этот,

как он не задохнулся от крика,

возгласив, что повержен Берлин.

Может, наши союзнички

Завидовали Сталину:

– Ишь ты!

Мол, такого глашатая

Да к нам бы на «Би-би-си»…

А вот мне повезло:

Я видел Левитана трижды!

Пусть всего мимолетно.

Но живого, рядом, вблизи!

Юрий Левитан,

Всесоюзного радио

Первый капитан!

Открыть,

Как материк, в бурях радиоволн

Грядущее – без войн

О, как рад был бы он!

Я тысячи верст

Накатал по стране.

Возможности знакомства с ним

Ничто не отнимало.

Но нынче перед сыном

Так стыдно мне,

Что я о Левитане

Знаю так мало!

Может, он замкнут,

А может, – рассеян.

Лицо ему

Эпоха

Опалила огнем.

Ах, были бы живы

Маяковский и Есенин –

как бы они

написали о нем!

Не знаю, как вам,

Только мне обидно,

Даже удивляюсь я:

почему

порою информацию

слишком обыденную,

будничный текст

поручают ему.

Ведь в памяти сердца

сквозь дали и годы

гремит он, этот бас,

ни на что непохожий…

Но вот он сообщает

Сводку погоды,

А у меня, представьте,

Мороз по коже.

Тревожит меня

Неразумность творящаяся:

– Зачем же, –

сам себе я говорю по ночам, –

мы самых талантливых

наших товарищей

так часто изматываем

по мелочам?!

В каждой профессии

Есть преемственность,

но эту

единственную в мире речь,

чтоб не привыклась,

чтоб не приелась,

для особых надобностей

нам бы беречь!

В обычном костюме,

в шляпе, при галстуке,

все мы – хоть на службу,

хоть в ресторан.

Но в лучшем наряде,

при всех регалиях,

не ходит,

нет, не ходит

каждый день ветеран!

В значимости символов

Есть высшая тайна.

Как Вечный огонь,

что в веках не отгорит,

пусть и для потомков

бас Левитана,

словно первый спутник,

над планетой парит!

Если вам в награду

Это диво подарено,

пусть он, изумляя,

нам вещает о том,

как мы шли к Победе.

Как заслали Гагарина.

Как в коммуну вступим

Что построим потом.

Пусть же и теперь,

у коммунизма в преддверье,

в час народной скорби

и святого торжества

замирает мир

в час высшего доверья

от фразы Левитана

«Говорит Москва!»

Сотрудничать на радио

и сам не перестану.

Таланта наших дикторов

ничуть не умаляю.

Но храните Левитана!

Берегите Левитана!

Я вас умоляю.

Я вас умаляю.

1978 год

Галина ВОРОПАЕВА

читать весь номер