Еще до появления актеров на сцене становится ясно, что речь пойдет не о семейной драме. В центре внимания – власть и ее разрушающее действие на человека. И разговор в спектакле идет жестко, сурово, без сантиментов и мелодрам. Основную идею подчеркивает центральный элемент сценографии – наклоненный металлический подиум. Помост власти. По нему так уверенно вышагивает король Лир в начале действия. На него так судорожно пытается он взобраться после предательства дочерей. И, в конечном итоге, погружаясь в безумство, и вовсе скатывается с него прямо в зал, в народ.

 

Государственная машина запускается броуновским движением верноподданных. Хаотичные перемещения наполняют коридоры власти тревожным ожиданием. Да и при взгляде на авансцену, где все готово к пресс-конференции (длинный ряд столов и стульев, микрофоны, бутылочки с водой и пластиковые стаканчики), понимаешь: в этом государстве что-то назревает.

 

Появление короля Лира (засл. арт. России Александр Зайцев) утихомиривает мельтешащую толпу. Превращает спины в белых рубашках в безликий фон, на который проецируются его грозно сверкающие глаза. Лир – и король государства, и король положения. Поэтому его сумасбродное решение о разделе страны между тремя дочерьми произносится громогласно и принимается беспрекословно в полнейшей тишине. На этой пресс-конференции (впрочем, старшее поколение зрителей вспоминало заседания политбюро) все играют на публику. И играют по правилам короля. Кроме младшей дочери, которую Лир, согласно известному сюжету, изгоняет из страны.

 

Этот первый приступ бешенства на миг срывает с короля-чиновника маску холодной самоуверенности. И за ней проступает его подлинная – «драконья» – суть: ослепленный властью разум и извращенные представления о любви и чести. Актерский темперамент Александра Зайцева позволяет ему легко «перемещаться» по эмоциональной шкале своей роли. Он убедителен (до желания вытянуть руки по швам) в качестве жестокого правителя, убежденного в своем величии. Роскошен (до отвращения) в образе куражащегося деспота, управляющего тройкой рабынь в окружении беснующейся дворни. Жалок (до боли в сердце) под грудами песка и сена, которые швыряет в него буря, отнимая последнее королевское достоинство. И близок и понятен, как самый обычный человек, когда судьба лишает его всего.

 

Лир Александра Зайцева выдавливает из себя по капле… короля. Чем меньше остается у него власти, тем больше в нем проступает человеческое. И этот человек начинает чувствовать вину, осознавать ошибки, прозревать, мучиться и страдать, и, не выдерживая, лишается рассудка.

 

Как тень следует за своим королем шут (Андрей Блажилин) – его двойник, его суть и совесть. Повторяя все в Лире, его костюм, пластику, меняя его корону на свой котелок, он отражает в себе короля, как в кривом зеркале. Но являясь по социальному положению изначально отверженным, пророчествует одним своим присутствием: смотри, что тебя ждет! Шут проходит вместе с королем весь унизительный путь падения. И (вопреки Шекспиру) не исчезает после бури, а остается мыть королевский помост, словно пытаясь уничтожить следы прежних ошибок. Он же уносит с поля боя и младшую дочь Лира, смерть которой оплакивает в финале сам король.

 

Свита, делающая короля, здесь также делится на два мира. Старшие сестры (Надежда Кроткова и Наталья Моргуненко) одинаково хищны и жестокосердны. Достойные дочери своего отца. Некое подобие эмоциональности проявляется лишь, когда возникает угроза их собственности (неважно, идет речь об имуществе или о мужчине, которого они не могут поделить). Младшая дочь (Марина Мясникова) также не «страдает» излишней чувствительностью и с самоотверженностью Жанны д’Арк  бросается на защиту отца и своих государственных интересов.

 

В то время как буря сотрясает и природу, и все королевство, ее отголоски докатываются до дома графа Глостера (Юрий Борисов). И хотя здесь масштабы зла меньше (вот тут трагедия по-настоящему семейная), но последствия не менее ужасающи. Побочный сын графа Эдмунд (Никита Данилов) легко ослепляет своего благородного, но легковерного отца: сначала хитроумной ложью, а потом и реально отправляя его на жестокие истязания. Глостер, его несчастный оклеветанный сын Эдгар (Роман Горбачев), пострадавший за правду граф Кент (засл. арт. России Владимир Смирнов), шут и павший король Лир представляют в спектакле второй мир – мир обездоленных. Несправедливость власти и предательство «бездомные, нагие горемыки» испытали на своей шкуре. И путь страданий превращается для них в крестный путь осознания истинных ценностей жизни.

 

В масштабной постановке занято более 20 артистов театра драмы. Но участником трагедии ощущает себя каждый зритель в зале. Спектакль выстроен так, что от действия нельзя отстраниться. Текст, то усиленный микрофонами, то уходящий вглубь сцены, то заглушаемый фонограммой, заставляет постоянно быть в напряжении. Прожектор, бьющий прямо в зал, ослепляет. Металлические декорации скрежещут друг о друга. При взгляде на воду, которой артисты нещадно обливаются, хочется ежиться и сочувствовать актерам. Неловкость и дискомфорт нагнетают атмосферу грядущей катастрофы. Трагичная развязка обрушивается с полной силой: похоронив трех дочерей, осиротевший король отводит такую же участь и себе, и своему королевству.

 

И, да, конечно, нельзя не отметить, что форма, в которую облекает постановочная группа пьесу «Король Лир», цитирует творчество бельгийского художника-сюрреалиста Рене Магритта. Образ шута: черный костюм, белая рубашка, красный галстук, черный котелок и зеленое яблоко, закрывающее лицо – целиком списан с картины «Сын человеческий». Спектакль насыщен (даже перенасыщен) символами Магритта: небо с облаками, голубь, силуэт человека в шляпе-котелке, райское яблоко, яйца и гнезда, головы, замотанные тканью… Постмодернистские ребусы можно (при желании) разгадывать до бесконечности. Но отгадки лишь еще раз проиллюстрируют бессмертные шекспировские строки. Лично для меня спектакль еще на первых минутах сделал искренний человечный монолог Глостера: «Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми… Наше лучшее время миновало».