Цвет спектакля – благородный монохром. Все пространство сцены – от планшета до колосников – по периметру затянуто огромными полотнищами (сценография Николая Слободяника). В зависимости от освещения они окрашиваются то в серые тона дождливого Петербурга, то в сдержанную сепию старинной фотографии (художник по свету Анастасия Кузнецова). Визуальный лаконизм сохраняется и в костюмах (художник Татьяна Виданова), строгих и по-эстетски изящных. Лишь кое-где яркими мазками вспыхивает красный. Словно мастер-ретушер, забавляясь, раскрашивает черно-белый дагерротип: красные «штиблетишки» князя Мышкина (Николай Ребров), вызывающе алое платье Настасьи Филипповны (Марина Заланская)…
И кроваво-красный занавес, который в первые минуты действия скрывает от зрителя сцену. Но от резкого удара Гани Иволгина (Дмитрий Мазепа): «Одну минуточку!» – срывается и падает вниз. Одномоментно, неожиданно! Заставляя зрительный зал ахнуть и зажмуриться, как от всполоха магниевой вспышки!
Открывшаяся сцена в первые секунды статична и, правда, напоминает фотографию. Из крохотной передней квартиры Епанчиных зритель (вслед за Львом Мышкиным, ожидающим приема генерала) попадает в огромное пространство романа. На сцене собраны все действующие лица. Лестницы, дверные проемы, подиумы, стулья и кресла – режиссер расставляет героев как фигурки на шахматной доске. Располагает группами или поодиночке, разносит по высоте, обозначая тем самым их взаимоотношения, внутреннее самоосознание и положение в исследуемых обстоятельствах.
Поэтому, вознося на самую верхнюю точку этой композиции Настасью Филипповну, режиссер ясно дает понять, кто здесь главная героиня. В ослепительно-красном платье, с обнаженным плечом, безупречной осанкой и горделиво посаженной головой она возвышается над всем обществом. Героиня Марины Заланской – не жертва. Да, жизнь ее исковеркана (в роли Тоцкого – Владимир Приз), но страдания придают ей силу и решительность. Все тайные помыслы окружающих ее мужчин она видит насквозь. Поэтому свой конец предчувствует заранее. Это наполняет образ Настасьи Филипповны некой недосягательностью. Она словно на голову выше. И режиссер иронично это подчеркивает: «Значит, в самом деле княгиня!» – насмешливо произносит высокая статная Марина Заланская, «примериваясь» к князю Мышкину, приседая, чтобы оказаться с ним вровень.
Лев Мышкин в исполнении Николая Реброва – сущий ребенок. Он не эксцентричен, не экзальтирован. Весь его образ наполнен тем, что русские называют святая простота. А от нее, как известно, добра ждать не приходится. Появление князя становится катализатором, который запускает уже наметившиеся разрушительные процессы.
Делая инсценировку романа, Наталья Лапина не стремится отобразить всю полноту содержания, обилие событий и персонажей. Учитывая многослойность произведения, эта затея заранее бессмысленна. Но она сохраняет главный кирпичик: любовный многоугольник, на котором возводится колоссальная глыба «Идиота». К слову, натуральный кирпич «украшает» аскетичную афишу спектакля. А оттиск на его терракотовой поверхности подсказывает школьникам, потенциальной аудитории театра юного зрителя, год выхода романа – 1869. Такой «шпаргалкой» может стать и сам спектакль, где основные сюжетные линии бережно сохраняются, текст преподносится живо и увлекательно, а образы героев трактуются хрестоматийно и узнаваемо.
Семья Епанчиных – образец матриархата. Солидный, влиятельный генерал (Владимир Коняхин) находится, тем не менее, полностью под влиянием супруги. Сама Лизавета Прокофьевна в исполнении з.а. РФ Людмилы Сорокиной добродушна, но при этом нетерпелива, со сварливо-капризными нотками в голосе. «Чудачка», как одним словом характеризовал ее сам Достоевский. И три сестры: Александра (Екатерина Вишневская), Аделаида (Альбина Ожерельева), Аглая (Анна Никулина) – своенравные красавицы.
Семья Иволгиных – пример разложения. Здесь все думают и говорят только о деньгах. Глава семейства Ардалион Александрович (Владимир Баранов) – фраппируя в своих алкогольных фантазиях. Мать Нина Александровна (Татьяна Крючкова) – обреченно, дочь Варвара (Анна Комарова) – с резким ожесточением, сын Коля (Николай Шишкин) – с горечью.
Наконец, Гаврила Иволгин – завистливо, раздраженно, с мучительным осознанием своего безнадежного положения. Дмитрий Мазепа в роли Гани – клубок нервов. Презрительная улыбка искажает лицо, рука замахивается для удара, а голос то и дело срывается на истерический крик. Произнося свой знаменитый монолог о «короле иудейском», артист поднимается на подиум, и в свете рампы за его спиной разрастается огромная тень – символ непомерного тщеславия, которое так и не будет удовлетворено.
Унылые мрачные тени бродят по сцене на протяжении всего действия. И чем ближе к финалу, тем сильнее сгущается мрак. Темные обезличенные потоки людей перетекают по лестницам. Злые голоса шепчут со всех сторон, проникают в голову. И в центре этой черной толпы мечется бедный «идиот».
На свет его чистой души, как мотыльки, слетаются те, кто уже (или еще) не боится обжечься. Настасья Филипповна ищет спасителя из юношеских фантазий. Аглая – своего Дон Кихота. Но при столкновении женщина-ребенок проигрывает искушенной львице. И в сердцах засыпает своего несостоявшегося рыцаря черными ядовитыми письмами соперницы, подталкивая его к пропасти безумства.
Сложный многоугольник взаимоотношений в спектакле – по сути нелюбовный. Здесь каждый за себя. За свое счастье. Но даже, казалось бы, обретя его, тут же уничтожает собственными руками. Финальную точку ставит Рогожин (Константин Ретинский). Раб своей темной страсти, он становится и ее палачом.
В последний раз полыхнет яркой вспышкой и упадет красный занавес. Пройдя по кругу ада, Настасья Филипповна в конце спектакля окажется в той самой точке, что в начале. Все так же возвышаясь над всеми. И лишь некая неестественность позы подскажет, что в ней уже нет жизни.
…Спектакль «Идиот» – рационален и достаточно сдержан в эмоциях. Продолжительный по времени (действие длится более трех часов), он тем не менее работает как часы, отлажен, продуман и держит напряжение. В свете грядущего 200-летия Федора Михайловича Достоевского его, надо полагать, ждет хорошее зрительское внимание. Но суть даже не в этом. Просто в один момент приходит понимание, что у каждого из этих страдальцев или, уж если использовать до конца фотографическую метафору, у каждой копии есть оригинал. И вот над этими бедными людьми, говоря словами генеральши Епанчиной, хочется «хоть по-русски поплакать».
Фото: rzn-tdm.ru