– Это Васильев не поет с Иващенко. Он занят все время другими вещами, хотя время от времени мы эксклюзивно собираемся и поем пару-тройку старых песен. Наша позиция по этому вопросу очень проста. Для того чтобы поддерживать то дело, которым мы занимались, в жизнеспособном состоянии, необходимо очень много работать. Раньше мы часами, днями, неделями репетировали для того, чтобы получился вот такой продукт. И часами, днями, неделями, месяцами мы выбрасывали все, что нам не нравилось, оставляя только то, что нам нравилось в репертуаре. И это занимало очень много времени. Наступил момент, когда стало невозможно делать песни в том режиме хобби, которым это сейчас является для меня и Георгия. Ну, а выступать «на старом запасе» и мало репетировать – самим себе станет скучно через два месяца. Четыре года назад, когда был концерт, посвященный моему 50-летию, Георгий принимал в нем участие – мы целое отделение пели. Но перед этим целых два месяца репетировали. Два месяца! И получившийся результат, по нашим меркам, был на «четверочку».

 

 

– Да-да, туда мы тоже приехали, но это тоже было четыре года назад. Как раз после концерта, о котором я говорил, и состоялась эта поездка. Поэтому что-то было еще свежо, и мы там пять-семь песен могли нормально спеть. А так это достаточно сложно. Тем не менее, «никогда не говори никогда». Может случиться так, что мы опять соберемся и что-нибудь вместе грянем. А может, и нет.

 

 

– Нет, у меня другие ощущения. Я стал пилить другое дерево, взял другие инструменты и просто стал сочинять другие песни. Сейчас, если бы не пожелания зрителей – а здесь, в Рязани, очень много людей, которые знали наши песни и очень хотели их услышать – концерт был бы совсем другим. В Москве на сольных концертах я пою три-четыре старые песни, остальные все новые, которые сочинил после 2003–2004 года.

 

 

– Нет, вообще-то, это уже третий сольный альбом. Первый был в 90-е годы, назывался «Две капли на стакан воды». В 2005 году вышел альбом «Если», в нем было всего 10 песен, и они были записаны с музыкантами, оркестрованы. Альбом «Самый лучший в мире я» очень долго вынянчивался и, наконец, я его записал под одну гитару.

 

 

– Это мы как-то с мужем моей сестры, Дмитрием Обрубовым, придумали такую форму и вдвоем все это сделали. Вернее, немножечко я придумывал, но, в основном, все Дима делал – снимал, монтировал, он у нас большой мастер по этой части.

 

 

– Безусловно, именно эта работа. Меня все время интересовал музыкальный театр, но когда я столкнулся с Алексеем Львовичем Рыбниковым и с его подходом, я впервые понял, что для музыкального театра нет ничего невозможного. Я всегда был поклонником и «Юноны» и «Авось» и «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты». И когда я несколько лет работал в «Литургии оглашенных» – для меня это была такая школа! Просто нереальная!

 

Когда мы в Америке были на гастролях, я купил несколько дисков разных мюзиклов. Я их сначала услышал, потом еще через два года увидел. А потом уже я абсолютно заболел бродвейской традицией живого драматического музыкального театра! На Бродвее я не видел ни одного спектакля, идущего даже под минусовую фонограмму – там обязательно сидит в яме живой оркестр. И там совершенно невероятная система организации труппы.

 

Мы, когда с этим столкнулись, были совершенно потрясены. Там (за очень редкими исключениями) нет второго состава. Там только один состав и все замены – внутри состава. Причем они все двухступенчатые. Это значит, что когда главный герой берет выходной – такое случается раз-два в неделю – его заменяет актер из ансамбля, где у каждого героя есть минимум два дублера, которые в обычном режиме играют другие роли. Но когда актер из ансамбля играет главную роль, его место в ансамбле занимает так называемый «свинг» – их в труппе несколько и они знают все неглавные роли в спектакле. На самом деле, именно эти «неглавные» люди – основа бродвейской труппы. 

 

И вот эта профессиональная подготовка, эта готовность работать, конечно, они нас потрясли. И мы, конечно, затеяли «Норд-Ост» и три года им занимались.

 

 

– С прежней нежностью.

 

 

– Желание есть. И очень большое. Возможности нет. Это очень трудно – экономически и политически очень трудно. В открытом интервью я не хочу об этом говорить. Политических проблем – огромное количество. Есть довольно серьезное нежелание определенных кругов этот спектакль восстанавливать. Потому что он слишком напоминает о вещах, которые люди не хотели бы помнить.

 

 

– Знаете, я был в Америке совсем недавно. Я проезжал мимо этих высотных зданий, и у меня просто слезы выступили. Непосредственно в тот день, когда я их видел, во всех газетах, по радио, по телевидению как раз объявили, что там перешли через высотную отметку прежних зданий и стали строить дальше. То есть, они построили два новых здания выше прежних.

 

 

– Россиян, безусловно. Власть – это часть России, они там просто такие же люди, как все, власть же выбрана большинством голосов. А стране в массе своей, как это ни прискорбно, не нравится двигаться вперед, ей, в сущности все равно. Все просто. Людям нравится жить так, как есть, а перемены – в том числе и в менталитете – требуют, увы, усилий...

 

 

– Следим, конечно, хотя мы никому путевки в жизнь не давали – они их сами взяли. И все «норд-остовцы», и все «норд-остики», как мы называли детскую труппу «Норд-Оста» – их тоже несколько десятков, они уже выросли, многие из них уже стали профессиональными актерами. Со всеми мы поддерживаем контакт, они почти все работают в московских мюзиклах и даже в питерских, ездят туда спектакли играть.

 

Ради примера могу сказать, что есть такой замечательный актер Алексей Бобров, который сейчас в Москве среди поклонников этого жанра заслуженно является одним из любимчиков. Он – абсолютная звезда. И когда он пришел к нам в «Норд-Ост» больше десяти лет назад, мы очень сомневались. Перед нами стояла сложная задача: мы сами сказали себе, что берем только людей с актерским образованием в первую очередь, потому что им нужно играть как актерам, а Бобров был невероятно талантлив, но по образованию он был учитель младших классов средней школы из города Ногинска. Тем не менее, сегодня в мюзикле «Любовь и шпионаж» он – в тройке главных героев, вместе с Дмитрием Харатьяном и Ларисой Долиной, и Алексей не уступает своим именитым партнерам. Он просто большой артист от природы, рожден им, но он еще и очень многому научился за эти годы! Он сам поймал свою удачу за хвост, и мы гордимся тем, что когда-то взяли-таки его в «Норд-Ост».

 

 

– Нет, их не так много было. В первую очередь, это все мюзиклы, которые делала в Москве голландская компания «Stage Entertainment». Это «Cats», «Мама Миа», «Красавица и чудовище», «Зорро» и «Звуки музыки». Это все мюзиклы, которые сделаны на хорошем уровне. Но они делались иностранцами, которые приезжали сюда, привозили костюмы, декорации, сами все строили и всем руководили. А здесь работали только русские актеры и администрация. Это довольно высокий уровень постановки, но там есть проблемы, связанные с адаптацией спектаклей. Не всегда адаптация, на мой взгляд, проводилась верно.

 

А отечественные? Все-таки большая часть их идет под фонограмму, то есть оркестр заменен «минусовой» фонограммой, а это неправильно. Мне это не очень нравится, несмотря на то, что та же «Литургия оглашенных» шла именно под «минусовою» фонограмму. Но это было двадцать лет назад, и там была одна хитрость: дело в том, что в задуманном изначально виде «Литургию оглашенных» вообще вживую сыграть практически невозможно – Алексей Львович Рыбников, как он сам сказал, десять лет подбирал звуки для того, чтобы это звучало так, как ему хотелось. Наверное, сейчас это возможно. И, тем не менее, я считаю, что хорошо бы и эту оперу восстановить и сыграть вживую. Я очень люблю этот спектакль. А остальные? Не знаю, не знаю… Мне не очень нравится большая часть этих мюзиклов.

 

 

– «Обыкновенное чудо» было очень хорошим спектаклем, но, к сожалению, бюджетный дефицит не позволил его поднять на необходимую высоту. У нас практически не было денег на рекламу, и мы стояли перед дилеммой: убирать оркестр и раскручивать мюзикл дальше, играя под фонограмму, или играть с большим оркестром в 20 человек и идти на верную смерть. Мы выбрали второе. Ну, не на верную смерть. Мы все-таки целый сезон отыграли в ежедневном режиме. 156 спектаклей мы сыграли, но потом вынуждены были закрыться, потому что спектакль очень дорогой. А превращать его в туринговую версию под фонограмму на фоне трех тряпочек мы не стали. Решили, что лучше пусть спектакля не будет.

 

 

– Это не просто на том же уровне – это совершенно гениально! Это все от начала до конца не просто отмечено печатью высшего таланта, а еще и пропитано мощной музыкальной концепцией. На мой взгляд, это произведение гораздо сильнее фильма (который я, кстати, очень люблю и считаю одним из высших драматических достижений ХХ века).

 

Постановщиком у нас был Иван Поповский, выпускник мастерской Фоменко, совершенно удивительный человек, македонец, приехавший в Россию 20 лет назад и задержавшийся здесь навсегда, ставящий выдающиеся спектакли. Человек, не только очень тонко чувствующий музыку и очень хорошо владеющей выразительными средствами драматического театра, поэтому мы и спектакль почти месяц «за столом» репетировали, как настоящие артисты. Огромная, очень серьезная работа шла. Кастинг был очень серьезный. И мы когда сложили весь спектакль в головах у себя с Иваном, Иван сказал: «Вот то-то, то-то, то-то меня не устраивает». Мы приехали к Киму и сказали «Юлий Черсанович, вот это, вот это, и вот это можете переписать?» Он говорит: «Почему?» Тогда мы ему все это показали от начала до конца и сказали, где есть то, что не нравится нам режиссерски. Видимо, наша концепция выглядела убедительно, потому что Юлий Черсанович с нами почти во всем согласился. И через неделю выдал новые версии, гениальнее предыдущих, – Ким верен себе.

 

 

– Вы знаете, он на Youtube полностью выложен, хотя это любительская запись. Есть и профессиональная, но она не издана еще. Может быть, мы соберемся издать ее на DVD – там хорошая профессиональная видеозапись с пяти камер, с хорошим звуком.

 

– Интересно то, что она не умирает. Целая плеяда молодежи сочиняет, новые совсем люди. Да вы их всех знаете, наверняка, все они прошли через площадку «Старого парка», и я не думаю, что мое мнение как-то отличается от мнения тех зрителей, что на них ходят.

 

 

– Конечно, некоторые из них вызывают у меня странные чувства, но это ничего не значит. Летом, например, после концерта Киры Малыгиной на Грушинском фестивале Александр Моисеевич Городницкий сказал мне очень интересные слова. Он сказал, что вот перед ним – выразительный язык, который он уже не очень понимает, но этот язык абсолютно понятен сотням и тысячам молодых людей. И они – в восторге от этого языка. И прекрасно! Пусть он будет.

 

 

– Продолжать петь песни. С музыкантами и без. В клубах и залах. В нашей стране и других странах. Есть и совсем новые проекты, но о них пока рано говорить.