Задорный интернационал

29 лет назад Советский Союз пропал с карты мира, и тогдашние рязанские подростки, а также их родители, встретили это известие буднично, без особого сожаления. Полупустые полки магазинов и стремительно дорожающая жизнь не оставляли времени на ностальгию и бурное недовольство эпохальным, как потом выяснится, событием.

Тогда мы почти не догадывались, что одним из самых разрушительных снарядов, который разорвал в клочья, на первый взгляд, могучее и неуязвимое государство, был национализм, проснувшийся на фоне оглушительной свободы мнений и убеждений.

А ведь дружба, единение и готовность помочь ближнему вне зависимости от национальности в советские годы воспитывались в абсолютном большинстве семей, прививались в школе, насаждались на телевидении и радио.

Типичный рязанский дворик на Московском шоссе. В беззаботных детских играх соревнуются в ловкости, хитрости и меткости русские, белорусские, татарские и дагестанские ребята. Мы как-то повздорили с даргинцем Зауром, но детская, лишенная агрессии драка была недолгой, а потом мой смуглый сверстник рассказывал всей компании об обычаях и традициях своего удивительного горного народа, о котором до этого никто из нас не слышал.

Типовая «брежневка» в том же микрорайоне, где автор этих строк прожил почти двадцать пять лет вместе с родителями и бабушкой. Наши частые гости – папины и мамины друзья. Задорный интернационал с причудливым смешением кровей, темпераментов, мировоззрений. При этом еврейское, русское, цыганское, украинское и ассирийское счастье не мешало, а дополняло друг друга за хлебосольным столом во время непринужденной беседы или дружеского перекура.

Кстати, ассирийцы – это вовсе не исчезнувший этнос из учебника «Истории Древнего мира» для пятого класса, а малочисленный, но сохранивший свою идентичность народ, часть которого осела в России после двух мировых войн. Близкая родня маминой подруги, принадлежащей к этой нации, в 50–60-е годы держала на улице Подбельского палатку, где ремонтировали и чистили обувь. Эта крошечная мастерская славилась на всю округу.

Мой папа, проходивший военную службу в ракетных войсках на Урале, с трогательной симпатией рассказывал о патологической честности и принципиальности немца Мюллера, ведавшего дивизионным буфетом, неистощимых выдумках лихого татарина Фарида, стойкости и отваге потомственного тигролова Левы Грека. Со многими парнями отец еще несколько лет переписывался после дембеля.

Но на багровом закате двадцатого века воспетый Достоевским русский инстинкт общечеловечности изменил многим соотечественникам. Многие милые люди буквально на глазах стервенели и зверели, обвиняя во всех бедах инородцев, другие замыкались в себе или уезжали в неизведанные дали. А бойким и романтичным юношам оставалось лишь учиться, крепко держаться за близких и приближать наступление своего часа.

Денис ПУПКОВ

читать весь номер