Потом после школы пошел работать чеканщиком. После поступил в художественное училище на театрально-декорационное отделение. Единственное, кстати, было. Там все было связано с макетами, со сценой. Тогда же познакомился с сотрудником художественного музея, который в ту пору находился на территории кремля. Им был Виктор Борисович Лозинский. Мы с ним подружились. Посмотрел на то, чем он занимается. Показалось интересным и тоже решил попробовать. И по окончании училища мне предложили работу в краеведческом музее, хотя ставки «реставратор» не было. Устроили как помощника фотографа. В дальнейшем ставку реставратора пробили, я оборудовал мастерскую, поехал на стажировку в Московский центр Грабаря. Была возможность пройти стажировку в темперном отделе на реставрации икон. Но там образовалась очередь. И я съездил на стажировку по реставрации полихромной деревянной скульптуры. Потом на металлореставрацию.
Хотелось научиться всему. Профессия реставратора имеет довольно узкую направленность. Люди только одним делом занимаются и ни шагу ни вправо, ни влево. Специализаций у реставраторов очень много, как у врачей. Есть художник-реставратор по металлу, по кости, по стеклу. Это совершенно разные течения. Но их объединяет одно – сохранить и восстановить. Данная цель обобщает профессию. Мне же всегда хотелось попробовать все. Параллельно увлекся ювелирным искусством, ставшим моим хобби. Самоучкой, все по книжкам. В то же время стажировки в Москву не оплачивались. На них выпадало по два месяца в году. Доводилось и по родственникам мотаться. Но было желание научиться. К примеру, металлореставрация давалась легко, поскольку были какие-то навыки. В общем, проработал я до 1988 года. Тридцать лет находился в свободном плавании, после чего меня снова пригласили в музей. И я вернулся. С 2016-го продолжаю работать, находясь на заслуженной пенсии.
Но, в отличие от вышесказанного о разноплановости профессии, я занимаюсь многим. Иконы, скульптура, мебель, живопись. Недавно ездил и на археологию учился. Потому что есть определенные правила в музее. Человек получает допуск, если подготовлен к определенным работам. В общем, любовь у меня к реставрации. Почему музейные так преданы своему делу? Материальной-то выгоды никакой нет. Фанатизм.
Отношение к предмету огромное. Особенно это касается живописи. Я для себя даже придумал фразу: «Нет большего вреда, чем неумело проведенная реставрация». Поэтому здесь актуально правило «Сто раз отмерь, один – отрежь». Я не говорю, что станешь отвечать перед историей, но ответственность большая. Можно безвозвратно угробить вещь. Я еще мальчишкой это понял, когда иконы пытался реставрировать. Они были не особо ценные, но просто раз, и всё. Поэтому не всякого реставратора допустят к чему-либо. Здесь и стаж обязателен, и подготовка, внимательность, аккуратность. Нужно еще определенными способностями обладать. Ну, и руки правильные еще необходимы, помимо головы. Некоторые не могут и гвоздя забить, а тут специфика особенная. Плюс ко всему опыт. Так что в ином случае лучше отказаться от работы, недоделать, чем нанести вред, после чего восстановление невозможно. Вот одна из граней нашей профессии.
Способности должны быть у человека и желание. Поскольку работа нудная, медлительная. Большую часть времени просиживаешь за столом. Это не коллективная деятельность, а одиночная. Чтобы никто не отвлекал из-за множества тонкостей и мелочей. Сидишь и работаешь медленно, но упорно. Бывает, после окончания смотришь на вещь и удивляешься: «Неужели это я сделал?» Нравится сам процесс преобразования. Даришь предмету вторую жизнь.
Когда находился в свободном плавании, приходилось заниматься реставрацией монументальной живописи в храмах. Например, в Солотчинском монастыре. Тут специфика совсем иная. Объемы, состояния, все это укрепляется, клеится, расчищается, обрабатывается реактивами, потом восстанавливается. Здесь максимальная задача реставратора – сохранить оставшиеся подлинники.
Есть музейная реставрация, а есть коммерческая. Направления совершенно разные. После коммерческой объект могут использовать как предмет быта, что недопустимо в музейной. Стул, допустим. В коммерческой какая задача стоит? Чтобы сияло и блестело. Бывало, к опытным реставраторам на стажировку приходили молодые ребята. Перенимают знания, чему-то учатся и уходят в коммерцию. Но, повторюсь, подход всегда одинаков – сохранить подлинность. Музейный предмет это или нет. Шедевр мирового уровня или бытовая вещь.
Самая уникальная вещь, которая мне попадалась, была иконка Бориса и Глеба из шифера. Двенадцатый век, домонгольский период. Произошло это еще в советское время. До меня ее уже кто-то пытался реставрировать. Она была расколота на две части, ее склеили, но очень неудачно. Клей БФ что ли использовался. Трещина на стыке была очень видна. Пришлось все до ума доводить.
На выставке, которая сейчас проходит во Дворце Олега, представлено несколько отреставрированных мной экспонатов. Среди них столик и кресло. А самая большая моя экспозиция проходила в Архангельском соборе Московского Кремля и была приурочена к 1000-летию крещения Руси. Знаменита она до сих пор тем, что ее ограбили, перепилив решетки на окнах. А грабители позднее попались на том, что пытались продать раритетные и уникальные вещи чуть ли не Арбате.
Хочу сказать, когда ты предмет не в витрине смотришь, а в руках со всех сторон прочувствуешь, то совсем другие ощущения возникают. Поэтому, придя в музей, хочешь экспонат наощупь попробовать. Это уже профессиональное.