«На небе только и разговоров, что о море». Именно эта фраза стала крылатой после успеха фильма «Достучаться до небес», хотя там много и других броских, запоминающихся фраз.

Как выяснилось из нашего общения, море является главной страстью Людмилы Анисаровой, которая только что отметила свой юбилей – одному из самых известных писателей Рязани исполнилось 60 лет. И с морем же непосредственно связана, пожалуй, главная на сегодня ее работа – книга о творчестве коллеги по перу Алексея Новикова-Прибоя.

Если кто не в курсе, Захар Прилепин со своим увесистым и увлекательным кирпичом «Есенин» не был первопроходцем среди рязанцев, выпустивших книгу в престижной серии «Жизнь замечательных людей» о творчестве земляка. До него это сделала Людмила Анисарова – «Новиков-Прибой» вышел несколькими годами раньше.

Потом Анисарова нешуточно увлеклась жизнью другого уро¬женца рязанской земли, уже не писателя, но человека предельно «морского» – адмирала Василия Головнина. А до, между и следом за книгами-биографиями писались рассказы и повести: оформленные в несколько книг, они выходили приличными тиражами в столич¬ных издательствах. Но разговор с Людмилой Анатольевной накану¬не ее юбилея мы начали именно с биографии коллеги по перу и земляка. Любовь к героям своих книг сильна у любого писателя, а если герой вдобавок настоящий живой человек, не выдуманный персонаж, – наверное, только уси¬ливается.

– В ряду ваших книг особняком стоит вышедшая в серии ЖЗЛ книга о писателе Новикове-Прибое. С чего возник интерес к творчеству этого писателя-мариниста? И откуда такая любовь к морю, запахом которого пропитаны страницы этой книги?

– Моряком был отец, он окончил в свое время Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского в Ленинграде. Мой старший брат после окончания этого же училища тоже стал офицером-подводником. Писателя Алексея Силыча Новикова-Прибоя я знала с детства. На полке стояли и его «Морские рассказы», и «Цусима». Рассказы читала. «Цусиму» освоила позже, когда начала работать над книгой о знаменитом писателе-маринисте. Почему после женской прозы совсем другой жанр? Захотелось сделать что-то стоящее. На конференции в Москве, посвященной 100-летию со дня Цусимского сражения, познакомилась с удивительной Ириной Алексеевной Новиковой, дочерью писателя. Вот тогда и подумала: он же был в свое время потрясающе популярным, а книги в ЖЗЛ почему-то нет. Началась серьезная работа. Архивы (в том числе семейные), воспоминания современников, общение с Ириной Алексеевной и внуком Новикова-Прибоя – Алексеем Игоревичем, отец которого оставил прекрасные воспоминания об Алексее Силыче.

А море я люблю. Очень! Я родилась в Кронштадте, потом семья наша переехала к новому месту папиной службы – в маленький эстонский городок Пальдиски. Там, на скалистом балтийском берегу, и прошли мои первые годы жизни. А потом, уже взрослой, я буду жить на берегу сурового Баренцева моря с его цветом темной стали. После Балтийского моря детства, тоже не самого ласкового, оно станет для меня притягательным и волнующим, как это ни покажется странным любителям теплых морей-океанов.

Но нашу сухопутную Рязань я люблю, конечно, не меньше. Кронштадт – это ведь место рождения, а корни исключительно рязанские. На севере я очень тосковала по нашему городу. А когда приезжала в отпуск, просто обмирала от восторга, что я дома.

– Первая ассоциация у меня с Новиковым-Прибоем – рассказ «По-темному» о гибели наивной и во всех смыслах бедной девушки, которая совершала морское путешествие контрабандой, спрятавшись в трюме по договоренности с кочегарами, потому что не было денег на обычный билет для спасительной поездки к другу в Лондон. Там даны крайне физиологичные описания происходящего, много разных тонкостей мрачноватого быта матросов и внутреннего устройства корабля, который выступает сам по себе одним из героев повествования. Вся эта мешанина быта, физиологии и «стимпанковых» технологий действует крайне угнетающе. Там же, кажется, рассказано о работе портовых мальчиков-трубочистов, ежедневно ползающих по огромным закопченным трубам пароходов, часто в них застревающих и погибающих. В общем, рассказ дает жуткий образ «России, которую мы потеряли», делающей лишь первые шаги по дороге технического и социального прогресса. А рядом, за углом и «за кадром» повествования – деревня с ее фантастической детской смертностью и прочими радостями. И тоже рядом, с «другой» стороны, пышущие роскошью балы тогдашнего дворянско-банкирско-промышленного кооператива «Озеро», еще более мерзкого, чем нынешний… Вот такие мысли приходят мне в голову при упоминании фамилии Новиков-Прибой. А вы ведь его читали, в отличие от меня, целиком, не выборочно, в том числе все эти страшноватые рассказы. Как думаете, многие ли сейчас его читают «не по программе»? И какие мысли возникают у людей при чтении? Вообще, насколько вам Новиков-Прибой кажется сейчас актуальным писателем?  

– Начну с того, что, конечно же, весь Новиков-Прибой (пять томов) мною не просто прочитан, а читан-перечитан с карандашом в руках. Плюс все, что написано об Алексее Силыче его друзьями и недругами. Это вполне естественно, поскольку книги серии ЖЗЛ о любом писателе предполагают и пересказ, и цитирование, и анализ каждого его произведения. Еще в школе, увлекаясь литературой, я читала именно жэзээловские книги. Именно о писателях, где жизнь и творчество настолько переплетены, что отделить одно от другого чаще всего невозможно. Это с одной стороны. А с другой – каждая такая книга должна дать читателю возможность познакомиться с творчеством того или иного литератора с исчерпывающей полнотой. Вот вы, например, прочитали моего «Новикова-Прибоя» и считайте, что все его пять томов вами освоены. И все перипетии его жизни вами прожиты. Одна книга, а у вас перед глазами – и личная жизнь человека во всех ее проявлениях, и все им написанное, и время, в которое он жил.

Теперь про рассказ «По-темному». Это одно из первых произведений Алексея Новикова, оно было отправлено Максиму Горькому. Шел 1911 год. Тогдашний властитель дум и литературный гуру живет в это время на Капри, куда к нему едут учиться начинающие литераторы. Алексей Максимович сразу же откликнулся на письмо «бывшего матроса А. Затертого» (один из первых псевдонимов Алексея Новикова), рассказ похвалил, обещал напечатать его в журнале «Современник» (и обещание свое выполнил), пригласил к себе в гости. В мае 1911 года будущий знаменитый советский писатель-маринист отправляется в Италию, где проводит в учениках Горького (среди которых был и, например, Иван Алексеевич Бунин) целый год. Так что, действительно, с мрачного рассказа «По-темному» и начинается писатель Новиков-Прибой, отнюдь не мрачный, а весьма жизнелюбивый.

Дальше. Читают ли сейчас? Увы… Но есть армия поклонников среди представителей старшего поколения. Поэтому моя книга оказалась вполне востребованной именно у этих читателей. Актуальность? Не знаю. Но хочется верить, что если такие понятия, как мужество, отвага, широта русской души не отомрут за ненадобностью, то и Новиков-Прибой рано или поздно вернется к читателю. Во всяком случае, мою книгу о нем в интернете читают, отзывы пишут, вопросы задают.

– Самое известное произведение Новикова-Прибоя – роман «Цусима» о «маленькой победоносной войне», как назвал столкновение с Японией царский министр Плеве. Я, признаюсь, до сих пор этот роман не осилил, хотя читать начинал. Отпугивает, что громоздко и повествует о грустном эпизоде российской истории. Как думаете, это реально самое интересное и значимое из написанного Новиковым-Прибоем? Если вывести «хит-парад» его произведений, то какие займут для вас первые места?

– Начну с «хит-парада». На первое место я бы поставила самую романтическую повесть «Море зовет». Там много любви. И к морю, в первую очередь. Люблю цитировать пылкие слова главного героя: «Будь я королем-самодержцем, я бы издал суровый закон: все, без различия пола, должны проплавать моряками года по два. И не было бы людей чахлых, слабых, с синенькими поджилками, надоедливых нытиков. Я не выношу дряблости человеческой души. Схватки с бурей в открытом море могут исправить кого угодно лучше всяких санаторий…» «Я не выношу дряблости человеческой души» – девиз самого писателя. Он был настоящий мужик! Я в нем не ошиблась. Собственно, про это вся моя книга.

Второе место могли бы разделить два рассказа – «Судьба» и «Подарок». Последний я просто обожаю. Там столько юмора, столько нежности… Почитайте!

Отдельно, особняком, разумеется, стоит роман-эпопея «Цусима». Когда говорят о русском романе-эпопее как жанре, называют обычно «Войну и мир» и «Тихий Дон». А «Цусиму» забывают. И совершенно несправедливо. Это самая настоящая эпопея. Произведение мощное и сильное.

– Наверное, самая яркая история из жизни Новикова-Прибоя – история с ульем. Когда брат писателя «заныкал» его военные дневники под охраной пчел в деревне Матвеевское под Сасовом, потом забыл про них, затем умер, а его сынишка через много лет нашел их в целости и сохранности, и они стали основой для написания «Цусимы». История почище, чем с «гайдаровским дуплом». Как раз не в последнюю очередь из-за истории с ульем писатель Дмитрий Галковский утверждает, что Новиков-Прибой «Цусиму» не писал, а лишь присвоил чужой роман или, что скорее, его как «парадного писателя» из матросов настойчиво попросили взять на себя авторство чужого произведения. Что думаете на этот счет?

– Споров вокруг авторства «Цусимы», как и вокруг самого Цусимского сражения, было много. Не утихают они и по сей день. Галковский не прав ни разу – чушь полная! Я об этом пишу очень подробно, пересказывать бессмысленно, глава называется: «Кто написал «Цусиму?» Кому действительно интересно, пусть откроют мою книгу, там собраны все «за» и «против». Историю с ульем подтвердили очевидцы. Но даже если предположить, что это художественный вымысел, это ничуть не оспаривает авторства. Была рукопись Костенко, но она помогала Алексею Силычу в работе, не более того. Владимир Полиевктович Костенко – друг писателя, прототип инженера Васильева, одного из главных героев романа. Костенко вел в плавании дневник, который позже в качестве материала предоставил Новикову-Прибою как известному писателю. И еще в 1941 году (первая книга «Цусимы» – «Поход» – вышла в 1932 году, а вторая – «Бой» – в 1934-м) Костенко пишет об этом в одном из своих писем, настаивая на единоличном авторстве писателя.

Так что автор у «Цусимы» один – замечательный советский писатель-маринист Новиков-Прибой. Между прочим, его популярность в 1920–60 годы многим пишущим и не снилась! Его можно сравнить с Валентином Пикулем. Точнее, Пикуля с Новиковым-Прибоем. Критики ругают, а читатели раскупают миллионные тиражи.

– А с вами когда-нибудь происходили в жизни такие же необычные вещи, как эта история с ульем, причем желательно связанные с писательством? Вы ведь несколько книг прозы выпустили: никаких чудес во время работы над ними не случалось?

– Весной этого года мне позвонила редактор «Раифского вестника» Ольга Михайловна Романова и попросила написать рассказ для их газеты, которой исполнялось двадцать лет. И вот в этом юбилейном номере виделся Ольге Михайловне некий рассказ с определенной идеей. Причем не заметка, не статья, а именно нечто беллетристическое. Дело в том, что наместник Раифского монастыря подумывал об упразднении газеты в бумажном виде и полном переводе ее в цифровой формат. Но у газеты в обычном ее виде есть читатели, она нужна, ее ждут. И нужно было сочинить что-нибудь этакое, что говорило бы: без нормальной газеты – плохо. Я в момент обсуждения ситуации согласилась: конечно, плохо. И почему-то очень легко пообещала: придумаю! У меня было несколько дней, заполненных работой и проблемами. Как я могла что-то обещать при своей жуткой занятости, не знаю.

Остается до оговоренного срока дня три. Я тянусь к перу, перо – к бумаге: обещанное нужно выполнять. И – понимаю: ничего я не напишу! У меня нет ни малейшей зацепки, я просто «не знаю, куда поехать», как всегда говорила в подобных случаях моя прабабушка. Вакуум. Никогда я никаких рассказов по заказу не писала, никогда они не возникали у меня из определенной идеи. Только вдруг пришедшая фраза. Только какая-то деталь. Только или пережитое, или случай… Больше никак. Промаялась день, другой – ничего. Сто пятьдесят раз осознала свою полную бездарность и недееспособность. Собралась написать покаянное: виновата, простите Христа ради, не смогу. Кстати, еще и причину не мешало бы указать. Ее-то я и обдумывала: больше обдумывать было нечего. Потом остановилась: ну ведь как-то это может быть по-другому? Ну, если надо?! Помолилась на ночь – очень истово – Пресвятой Богородице: помоги, миленькая, направь!

Просыпаюсь в пять утра. В голове фраза: «У Маши обнаружилась бабушка!» Какая Маша, какая бабушка, почему она обнаружилась? Ничего этого я пока не знала. И тем более не знала, какое отношение это может иметь к газете. Однако часа через три-четыре рассказ был готов. Бабушка оказалась художницей, работающей в монастыре. И это от меня не зависело. Честно. А мама девочки Маши (почему Маша?) стала библиотекарем, в чем замешана моя близкая подруга Наталья, с которой мы когда-то работали вместе в библиотеке Дома офицеров в маленьком военном городке на Кольском полуострове. Наташа живет в Жуковском, но мы всегда на связи. И именно ей я читаю по телефону фрагменты чего-нибудь свеженаписанного. А вот название рассказу я так и не сумела придумать. Сделала это Ольга Михайловна. «Пусть душа потрудится», есть у меня там такая фраза. И вот сейчас он вошел в мою новую книжку, которая так и называется, где собраны рассказы, написанные в разные годы: с 1998 по 2021-й.

– Интересно, как вас угораздило сразу возле нескольких морей успеть пожить. С чего после Балтийского вдруг на Баренцево занесло?

– После второго курса, в восемнадцать лет, я вышла замуж за курсанта военно-морского училища. Мы заканчивали (правда, в разное время) одну рязанскую школу – 55-ю. Вася Анисаров был любимым учеником моей мамы, учительницы русского языка и литературы. Однажды в сочинении он написал, что хочет стать моряком. В общем, Васе была прямая дорога в училище, которое окончили мой папа и мой брат, и в нашу семью заодно. После третьего курса я перевелась на заочное отделение литфака нашего пединститута и поехала с мужем на Крайний Север. Романтика! С двухмесячной дочкой – в офицерское общежитие, без ванной и горячей воды. А еще теплоход от Мурманска до нашей Гремихи (18 часов пути при самом благоприятном раскладе) ходил раз в четверо суток. Это если по расписанию. А по жизни – как придется. Прилетаешь в Мурманск… Вечером должен быть теплоход (за билетами на него приходилось ездить в Москву), а его нет (штормовое предупреждение) и сутки, и двое. В гостиницу в Мурманске не особенно попадешь, выручала комната матери и ребенка на морвокзале. Это была обычная практика: мужья уходят в автономку на два-три месяца, а неработающие жены с маленькими детьми уезжают к маме на «большую землю». А потом возвращаются встречать «с морей» своих подводников. Сначала и у меня было так. Но очень хотелось работать. В школе мест не было. Поэтому – воспитатель в детском саду, инструктор по культурно-массовой работе в Доме офицеров, потом библиотекарь там же.

– После книги о Новикове-Прибое у вас относительно недавно вышла книга о Головнине, на этот раз в серии «Победы и герои русского флота». Чем продиктован выбор этого героя? Тоже военно-морской тематикой, которая по-прежнему близка? Но моряков много, почему Василий Михайлович Головнин?

– Да потому что Василий Михайлович Головнин – наш национальный герой. Личность уникальная по дарованиям (ум и талант) и неподражаемая по своим личным качествам: патриотизм, справедливость, необыкновенная доброта и такая же необыкновенная скромность. А уж биография настолько захватывающая, что не увлечься было невозможно. О Головнине я, разумеется, слышала, а познакомилась ближе с его жизнью и начала ее изучать с подачи рязанских моряков. В частности, мичмана Домахина. Василий Андреевич много лет руководит клубом «Диана» в Старожилове (Головнин родился почти два с половиной века назад в селе Гулынки Старожиловского района). «Открывший миру страну восходящего солнца» – такой подзаголовок у моей книги «Вице-адмирал Головнин». Это важный момент. Японский плен позволил Головнину первому в мире описать далекую, загадочную, закрытую для всех страну.

Моряк, писатель, гражданин. В Головнине – все, что мне интересно и близко. Я полюбила его, как и Новикова-Прибоя. Думаю, что в книге между строк читаются и мое восхищение этим человеком, и моя нежность к нему.

– Кстати, что доставляет большее удовольствие – писать художественную прозу или книги-биографии?

Удовольствие… «Сладкая каторга» – точнее не придумаешь. И тем не менее, хочется заниматься только писательством. А приходится – репетиторством, которое забирает и время, и силы, и вдохновение. Хотя я очень люблю свой предмет (русский язык) и люблю учить. Но беда в том, что все это плохо совмещается. Вот сейчас я попишу, а потом поучу. Или наоборот. С головой уходишь или в одно, или в другое. В общем, нелегко. И это одинаково относится и к художественной, и к биографической прозе. Конечно, писать беллетризованную биографию – труд каторжный, абсолютно мужской. До сих пор не понимаю, как я на такое решилась. Страшно вспомнить, как ты тонешь в накопленном материале, как понимаешь, что не выплывешь никогда и ни за что. Хочется все бросить и, наконец, почитать что-нибудь для души, а не потому, что надо. И вернуться в нормальную человеческую жизнь тоже хочется, а никак не получается, да это просто невозможно, поскольку ты уже повязана всем, во что имела несчастье вляпаться. Ну ладно, Новиков-Прибой. Осилила! Но как я могла взяться потом за Головнина? Нет, нет, очень тяжело. Не женское это дело. Рассказы о жизни – конечно, другое. Красота! Никаких тебе архивов. Все в твоей эмоциональной памяти, в душе, которая, правда, часто – на разрыв. Про удовольствие – не знаю. Страданий много. И все равно хочется заниматься только сочинительством. Клубок противоречий. У Дины Рубиной недавно вышла потрясающая книга «Одинокий пишущий человек». Столько откровений, близких и понятных всем несчастным счастливым, рискнувшим придумать для себя, что сплетенные ими из слов истории кому-то нужны.

А почему вы не спрашиваете меня про любимых авторов? Я и сама скажу! Вычитала тут у себя в своем неопубликованном дневнике «Из жизни пишущей провинциалки» (он писался пятнадцать лет назад), что с огромным удовольствием читаю несовместимых Дину Рубину и Захара Прилепина. Удивительно, но ничего не изменилось. Все те же. Абсолютно разные, но одинаково виртуозные в слове, неподражаемые. Люблю!  

Фото: Юлия МУРАВЬЁВА