«Новая газета»-Рязань /№41 от 26 октября 2017 г./ Временами «Грозы»

Хорошую пьесу делает классической отнюдь не толща прошедшего времени, а способность текста пробиться сквозь нее. Можно сколь угодно остро переживать день сегодняшний и мучиться проблемами современности, но в итоге окажется, что классик уже давным-давно ответил на все наши вопросы. Такие пьесы, как золотые слитки, выжидают где-то глубоко в недрах. И показываются исключительно в свое время. И раз сейчас время, когда духовность подменяется воинствующим морализаторством... Время, когда человеческое достоинство пасует перед самодурством... Когда расцвет науки сопровождается первобытными суевериями... Наконец, когда битва за нравственность выходит за пределы всякой нравственности… Значит, пришло время «Грозы».

За последние пару лет «Гроза» Александра Островского прокатилась по многим столичным и периферийным театрам. В Рязани к поискам «луча света в темном царстве» присоединился Театр для детей и молодежи: свою версию знаменитой пьесы представила режиссер Марина Есенина.

Классический текст располагает к акцентам и интерпретациям. Интерес Марины Есениной – в осознании безграничной власти «темного царства» и настойчивом, диогеновском поиске человека, способного ей противостоять. Без бытоописания – к исследованию характеров.

Масштабы «темного царства» поражают сразу же, с первых секунд. Собственно, оно и заполняет всю сцену. «Вид необыкновенный! Красота!» – восклицает Кулигин (Константин Зенков), адресуя свой восторг чудесным волжским просторам. Взгляд зрителя следует за его словами и… утыкается в бездонный мрак. Весь объем сцены художник Татьяна Виданова оставляет пустым и черным. Лишь лаконично пробрасывает три грубо сколоченных подиума: то ли мостки над водой, то ли некрашеные полы в доме, то ли дощатые тротуары в провинциальной городской грязи.

«Темное царство» не только зримо, но и слышимо. Точнее не слышимо. Гулкое безмолвие. Тишина, стократ усиленная тайными вздохами и шепотами. Звуковое оформление (композитор Владимир Устинов) – обволакивающий и нагнетающий тревогу набор шумов, шорохов, звонов, грозовых раскатов. Отголоски подлинной полнокровной жизни, которая проходит где-то там, вдали. Под лучами настоящего солнца, которые не в силах пробиться в эту беспроглядную тьму. И, кажется, не Волга несет свои воды, а Стикс клубится ядовитым туманом. Разломанная надвое лодка на авансцене – лодка Харона, которая припечатывает приговором: выхода нет. Свой хрестоматийный вопрос-выклик: «Отчего люди не летают так, как птицы?» – Катерина (Марина Заланская) задает, рванувшись вверх по мостику. Но спотыкается и падает, не в силах справиться с земным притяжением. Вопрос звучит в никуда и повисает в воздухе. Люди… Здесь не летают даже птицы: скворечники (еще один элемент сценографии) однозначны в своей пустоте.

Обитатели этого подземного царства – человеческое общество в миниатюре. Здесь свои негодяи: купец-самодур (Владимир Коняхин), без которого не обходится, пожалуй, ни одна пьеса Островского, куражится как будто по должности («значительное лицо в городе» – положение обязывает). И свои герои: антагонист Дикого изобретатель-самоучка Кулигин в исполнении Константина Зенкова увлечен и светел. Но, увы, не настойчив. Он так же легко отходит в сторону, как и общество – оставляет его в стороне. В этом обобщенном типизированном мире особенно хороши жанровые сценки. Колоритная странница-богомолка Феклуша (засл. арт. России Людмила Сорокина), гипнотически пришепетывающая про «огненного змия». Вороватый Кудряш (Константин Ретинский) с замашками «первого парня на районе». Городская сумасшедшая (Зоя Пятницкая), не говорящая, а словно гортанно «каркающая», накликающая беду.

Главные же правители «темного царства» – бесчувственны и неумолимы, как древние каменные истуканы. Кабанова в великолепном исполнении засл.арт. России Светланы Гузиковой реально внушает трепет. Статная, строгая, она будто закована в латы своего мнимого благочестия. Входя в роль праведницы, поучает и вычитывает. Но, не сдержавшись, срывается на крик и ругань, обнажая грубую и дикую натуру. «Дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет!» – проклинает она своих семейных, потрясая рукой и фанатично блестя глазами (чем страшно напоминает непримиримую боярыню Морозову с картины Сурикова).

Но чем сильнее действие, тем упрямей противодействие. Деспотизм богатой купчихи оказывается бездейственным в собственном доме. И не спасает нравственности ее родной дочери Варвары (Анна Комарова), которая под носом у маменьки вытворяет, что заблагорассудится. Стремительная, как речные воды, Варвара не стыдится и не терзается. Искушает и вводит в грех и себя, и Катерину.

Остервенелость Кабанихи смягчается лишь в общении с сыном Тихоном (Дмитрий Мазепа). Но и эта скупая нежность более похожа на привязанность тирана к своему рабу: при попытке Тихона затянуть песню мать накрепко зажимает ему рот.

Тихон, кажется, единственный, кто уютно себя ощущает в этой темнице. Правило простое: главное, чтобы маменька не узнала. Герой Дмитрия Мазепы не по-книжному порывист, горяч. Весь его образ наполнен абсолютно искренней любовью к жене. Но если Катерине любовь дает силу, то его так и оставляет слабым.

Слаб и Борис (Артем Бучнев), отчаянная любовь Катерины. В спектакле его образ окрашен романтическим флером. Но за букетами мокрой сирени, звездопадом и крепкими объятьями – все та же суетливая обыденность.

В этом мире слабых мужчин и деспотичных женщин Катерина существует один на один с собой. Со своей совестью. Которая, кажется, с самого начала предчувствует грех. Отягощается уже одним этим предчувствием. И, ничего еще и не совершив, кается.

Вся постановка подчинена какому-то особому ритуальному ритму. Размеренно полощут девки белье в Волге, вскидывают руки, сгибаются, будто бьют земные поклоны. Истово крестится Катерина. В вертикальных лучах света (художник по свету Георгий Горазеев) она напоминает ангела из своих же видений: «А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют». Даже любовные признания звучат здесь тихо, шепотом, почти молитвенным речитативом.

Героиня Марины Заланской кротка, преисполнена светлой, нереализованной любви. И бунт этой Катерины не откровенен, не явен. Лишь в круглых, почти неморгающих глазах актрисы читается мучительная борьба совести и сердца. Здесь нет трагического всплеска страстей. Лишь всплеск волн, принимающих тело утопленницы.

Прыжок Катерины отчаянно направлен не вниз, а вверх. Чтобы не уснуть навеки, а наконец-то проснуться.

Фото Андрея ПАВЛУШИНА

Вера НОВИКОВА

читать весь номер