Новая газета
VK
Telegram
Twitter
Рязанский выпуск
№38 от 27 сентября 2012 г.
В гости к своему персонажу
 Известный фантаст списывал героя «Оружия возмездия» с рязанца


 
Москвич Олег ДИВОВ – самый брутальный и экстремальный среди ведущих отечественных фантастов. Сюжеты его произведений многих шокируют, а качество текста заставляет поневоле задаться вопросом: почему «серьезные» литературные премии зачастую получают не пойми кто, а Дивов ими обделен и его творчество относят к «коммерческой фантастике»? Вы читали, например, рассказ Дивова «Мы идем на Кюрасао»?! Буквально неделю назад его прочел и до сих пор нахожусь под впечатлением – давно не встречал такого изумительного владения русским языком. Но «в топе» мейнстрима у нас почему-то Акунин, Улицкая, да пошляк Сорокин, не говоря уж про многие других, чьи вещи и вовсе дальше третьей страницы не прочтешь – тоска зеленая. Вот о превратностях взаимоотношений «мейнстрима» и «фантастики» мы с Олегом и поговорили за неделю до того, как он приедет в Рязань на фестиваль фантастики «Поехали!». 
 
– Во многих ваших вещах практически нет никакой «точки разрыва» с реальностью, в них вполне можно было бы обойтись вообще без фантастики. Ну, вот, например, «Мы идем на Кюрасао» или «Другие действия» – я не вижу там никакой особой фантастики. Почему же тогда это проходит именно по разряду НФ? И почему вы с такой охотой и легкостью соглашаетесь, что это фантастика, а не просто хорошая литература, которую надо бы печатать не в специализированных изданиях, а, допустим, в «Знамени» или «Новом мире»? Где номинации на «Букер» и прочие «большие» литературные премии? И вообще, с какого момента времени Олег Дивов понял, что он не просто-напросто писатель, а именно писатель-фантаст и судьба ему – быть автором книжек с яркими обложками и публикаций в специализированных изданиях для поклонников фантастики? И не с желанием ли постараться избегнуть этой участи связано то, что самые последние ваши только что вышедшие из печати книги как раз еще более тяжело отнести к фантастике? Тот же «Консультант по дурацким вопросам», например…
 
– Во-первых, я ни с чем не соглашаюсь, а просто делаю свое дело. Во-вторых, это старая история, и она связана с позиционированием автора в медийном пространстве. Грубо говоря, если Быков пишет фантастические романы, никто не зовет Диму «фантастом», кроме него самого, а вот если я пишу «реалистику» – начинается, извините за выражение, когнитивный диссонанс. Потому что все знают: Быков – мейнстримщик, а я – фантаст. Хотя разницы, в общем, никакой, только Дима пишет лучше.
 
Что касается номинаций – из «патентованных» фантастов номинировались на «Букера», и именно с фантастикой, кажется, только Латынина и Лукин. Причем Лукин – с «Зоной справедливости», романом, скажем так, вполне пелевинского формата.
 
А я пишу то, что меня эмоционально цепляет. И уходить из фантастики не собираюсь, напротив, я еще всех в этой области удивлю – если сумею.
 
– В продолжение темы. На ваш взгляд, откуда пошло и чем подпитывается это восприятие фантастики как некоего гетто для часто коммерчески успешных, но при этом не слишком одаренных писателей? Вот, допустим, те же Стругацкие, начиная с середины 60-х и далее, всегда находились среди явных лидеров отечественной прозы именно по качеству текста. Но при этом их вещи не выходили в престижных тогда «толстых» журналах, только с середины 80-х их начала печатать сначала питерская «Нева», а затем и перестроечная «Юность». И та же странноватая дискриминация продолжается сейчас. Допустим, есть упомянутый вами блестящий прозаик Евгений Лукин, каждая вещь которого – праздник русской словесности, но среди номинантов считающихся престижными литературных премий вроде «Нацбестселлера» и всяческих «Букеров» обычно другие фамилии, большинство которых основная масса читателей знать не знает и никогда не узнает. Почему фантастику загоняют в гетто? И где та грань, по которой идет разделение на «фантастику» и «не фантастику»? Почему, допустим, Пелевин и Татьяна Толстая считаются авторами «большой» литературы, а, допустим, Лукин и Дивов – это «всего лишь» писатели-фантасты?
 
– На самом деле, это очень длинный разговор, нужна целая лекция о том, как, откуда и зачем появилось специфически русское толкование термина «мейнстрим» (современная проза, широко использующая фантастические средства). Как, когда и под кого это было сделано. 
 
И еще одна лекция – о том, насколько наши критики разбираются в фантастике, что они считают фантастикой, почему не знают ни истории этого направления в литературе, ни даже базовых литературоведческих терминов в этой области… Очень обидная лекция. Очень недобрая. Но я ее не прочту – мне, строго говоря, все равно.
 
– Когда беседовал недавно с Лукьяненко, первым делом поговорили о музыкальных пристрастиях – в его произведениях регулярно попадаются цитаты из лидеров нашего рока и – еще чаще – «гениев промежуточного жанра», выросших, грубо говоря, и на БГ, и на Окуджаве одновременно, таких как Арбенин, Медведев, Зоя Ященко. Когда читаю прозу Олега Дивова, мне почему-то первым делом на ум приходит сравнение с хард-роком. Я не ошибся в «диагнозе»?
 
– Не ошиблись. Хотя в основе все еще страшнее – я вырос на «Pink Floyd».
 
– Один из последних ваших крупных романов – «Храбр», его герой – былинный богатырь Илья Муромец. С чем был связан такой резкий переход от вещей почти что реалистичных, где «точка разрыва» с общепринятой реальностью минимальна, либо вообще отсутствует, и к которым вы потом, опять же, вернулись – к описанию мира народных мифов, где ничего не известно достоверно, где сам черт ногу сломит, что там правда, а что – домысел?
 
– Ну вот чтобы не было домыслов, мир строился – в «человеческой» его части, – на сугубо конвенционных исторических исследованиях. «Храбр» – это такой учебник «Киевская Русь для чайников». Откуда он взялся внезапно? Ребята попросили. Надо было кое-кому, ну я и сделал.
 
– В повести «У Билли есть хреновина» вы очень ярко описали автомобили будущего, которые, впрочем, уже не столько автомобили, сколько везделеты. А что для вас лично заменяет «Т5 Эволюцию»? Какой у вас «болид»? И сильно ли отличается от стандартной комплектации?
 
– У меня совершенно не тюнингованная машина, ей это не нужно, потому что ее зовут Volvo-850. Это «последняя настоящая Volvo» – задуманная и построенная как очень крепкий и долговечный автомобиль. И очень быстрый. 90% того, что я встречаю на дороге, не годится моей «старушке» в подметки. Остальные 10% уже настолько резвые, что это слишком. Кстати, именно 850-я, с ее разгоном до сотни за 9 секунд на «автомате» и максималкой далеко за двести, научила меня ездить медленно. Уже могу не спешить, потому что не жду, когда этот кошмар – перемещение по дороге – поскорее кончится.
 
– Мне интересно, насколько серьезно вы сами воспринимаете теперь сюжет давнего романа «Выбраковка» не как писатель, сочинивший яркую фабулу популярной книги, а, пафосно выражаясь, как гражданин. Насколько всерьез вы рассматриваете возможность создания такой сверхсиловой структуры, которой даны фактически неограниченные полномочия и которая наводит действительный порядок в скатывающейся в пропасть стране? Понимаете ли, что любая подобная структура в самые короткие сроки погрязнет в интригах и коррупции и начнется убийство невиновных и непричастных уже не по «остаточному» принципу («лес рубят, щепки летят»), а вполне себе целенаправленно и регулярно? И что вообще любой народ в любой момент времени, как правило, достоин того правительства, что имеет, поскольку история – это, скорее, по слову Льва Толстого «равнодействующая миллионов воль», а вовсе не следствие действий отдельного человека или даже небольшой структуры власть предержащих с неограниченными полномочиями?
 
– Ну, так «Выбраковка» вся именно об этом. Это вполне антифашистская книжка, в которой пальцем показано: нельзя построить счастье одних на несчастье других, не получится... Я уж молчу о том, что там происходит с героем, он ведь на глазах сходит с ума. Увы, когда я делал «Выбраковку», я был очень молод, и у меня была масса иллюзий насчет российского читателя. Книгу поняли с точностью до наоборот. Благодаря «Выбраковке» либералы ненавидят меня за то, что я фашист, а фашисты любят – по той же причине. И все хотят там жить, в этом мире, даже либералы.
 
– Вот Стругацкие не раз писали, что Мир Полдня – это «мир, в котором нам самим хотелось бы жить». А вам самому хотелось бы жить в Мире Выбраковки? 
 
– Мир, в котором я хотел бы жить, описан, пожалуй, в повести «У Билли есть хреновина», но только штрихами. Я в принципе не занимаюсь мирами, в которых «хотелось бы».
 
– Наверняка вы сталкивались с той же проблемой, что и я – многие знакомые, в свете последних напряженных политических событий, занимают довольно жесткие и непримиримые позиции. Кто-то говорит, что власть насквозь прогнила, недавние выборы несправедливы, оппозицию давят и преследуют, и вообще чуть ли не пора валить отсюда, если хочешь уцелеть и нормально жить. А кто-то, напротив, уверен, что именно сейчас и происходит становление государства, которому по глупости или за деньги мешают «западные наймиты» со своими митингами и протестами. Это я утрирую, конечно, но суть, мне кажется, от этого не меняется. Сам я стараюсь, как правило, во всех этих дискуссиях не участвовать, потому что вижу правду и за теми, и за другими, и вообще придерживаюсь рецепта, высказанного Башлачевым в одном из интервью: «Хороша любая проповедь, но лишь когда она исповедь». А как с этим на конвентах дело обстоит? До политических споров доходит? 
 
– На конвентах может случиться все, что угодно. В принципе все. Там люди случайно падают из окон, а потом, отряхнувшись, идут продолжать общение. На прошлом «Росконе» дошло и до политики. Я стараюсь дистанцироваться. Я тоже вижу правду и за теми, и за другими – работа у меня такая, в конце концов. Но когда эту правду излагает экзальтированный идиот, коих среди фантастов достаточно – хочется врезать. Но врезать – неправильно. У нас давно перестали драться, и это очень хорошо.
 
– «Местечковый» вопрос: бывали ли в Рязани, и с чем ассоциируется наш город?
 
– Это первый мой приезд в Рязань, и совесть у меня не на месте. Я тут должен был побывать давным-давно. С Рязанью, точнее, с известным всем конезаводом, связана история одной из ветвей рода Дивовых (широко известная байка про минарет – полная чушь, кстати). А еще у меня тут живет армейский друг, один из непридуманных героев книги «Оружие Возмездия». И у этого друга – своя рюмочная!
Анатолий ОБЫДЁНКИН