Популярный бард приехал в новой шапочке и с инструментом марки «Ямаха-Хохлома»



25 марта Рязань снова навестил Григорий Данской – на мой взгляд, один из лучших авторов-исполнителей нашей страны. Впрочем, не только на мой: не случайно же он получил несколько лет назад забавный приз «Миллиард за песню» на одном из международных бардовских фестивалей, с легкостью обойдя всех прочих соискателей, коих было немало среди бардов и его, и других поколений? Премия 2003 года «Гамбургский счет среди бардов» – тоже осталась за ним.

На этот раз Григорий, без малого два года не заезжавший в Рязань, предстал перед своими поклонниками в несколько неожиданном виде. Мало того, что много пел своих новых песен с только что вышедшего диска (совместная работа с москвичкой Ксенией Полтевой), так еще и появился на сцене в лыжной шапочке и с новой, ярко раскрашенной всеми цветами радуги гитарой. Об этих формальных изменениях мы и поговорили, а все остальные, качественные изменения в его творчестве, пожалуй, укладываются буквально в несколько строчек из его песни «Рок-н-ролл»: «Я не турист, я не патриот. / На бардовскую песню у меня не встает». Отсюда и сарказм, так явственно прослеживающийся в его словах, когда речь заходит про его коллег по «бардовскому ремеслу». 

– За те два года, что мы не виделись, в твоей жизни произошло много изменений. Например, как я знаю, ты окончательно переехал из Перми в Москву. Так ли это?

– Да, переехал – это связано с рядом изменений в личной, частной жизни.

– Последний альбом, записанный уже в Москве и вместе с Ксенией Полтевой, который ты сегодня презентовал в Рязани, содержит всего-навсего семь песен – это непривычно мало для полноценного релиза…

–  Формат вынесен в название диска – ЕР, то есть, грубо говоря, это диск, равный половине долгоиграющей пластинки, одной ее стороне. Этот формат вошел в обиход и часто эксплуатируется в независимых жанрах – рок, фолк, инди. На мой взгляд, это совершенно нормально – делать альбомы из пяти-семи песен. Тем более, наш с Ксенией проект находится пока в начальной стадии и неизвестно, как далеко он зайдет. Надеюсь, что как минимум будет и вторая сторона пластинки.

– Прости мою темноту, но диск я пока не слышал: это сборник «одиночных» песен двух разных авторов или там собраны именно ваши совместно написанные песни?

– Там разное соавторство. В каких-то песнях совместно написанный текст, где-то  музыка моя, а текст – Ксении. Обратного варианта пока нет, но если у проекта будет продолжение, то там обязательно появятся и мелодии Ксении на мои тексты.

– Никогда не видел тебя в такой занятной шапочке, как сегодня вечером – как я понимаю, это теперь твоя обычная «сценическая униформа». Откуда она взялась?

– Эта шапочка позволяет сохранять температуру тела во время концерта. Когда тело не остывает, в согретой голове мысли движутся быстрее. Ты можешь быстрее реагировать на изменения в зале, связанные с энергетикой, если кто-то из публики ушел или куда-то отвлекся, быстрее реагируешь на все происходящее. В шапочке легче поется рок-н-ролл, ну и традиционная авторская песня тоже не страдает от наличия головного убора. Более того, я думаю освоить в этой шапочке несколько классических номеров нашей туристской песни: «Лыжи у печки стоят…», ну и все остальное из этого ряда. 

– А в каком состоянии находится сейчас замечательная пермская группа «Пятый корпус», с которой ты много выступал и записывал диски в последние годы? Совсем недавно, накануне парламентских, а затем и президентских выборов, твоя песенка

– Состав изменился, группа стала крепче, музыка – более интересной, звучание – более плотным, рок-н-ролльным, жестким. Потому что появился другой материал, к которому я уже не имею отношения, потому что не играю с «Пятый корпусом» более года, как и Костя Завалин. Из старого состава там остается лишь Сергей Ничков. Сережка и пишет теперь, в основном, песни «Пятого корпуса». Насколько я знаю, недавно ребята записали шесть новых песен в студии.

Вышедший год назад альбом «Ширпотреб» – это был итог большого периода жизни группы, в котором я принимал участие. Но он же и задал направление, в котором группа теперь движется – более жесткое, более рок-н-ролльное. Планов насчет дальнейшего сотрудничества с «Пятым корпусом» пока нет, хотя со всеми людьми, в разное время игравшими в этой команде, у меня очень теплые отношения. Может, когда-нибудь мы и поиграем вместе, правда, уже под другим названием. «Пятый корпус» – это полное раздолбайство и, когда снова захочется раздолбайства, вся наша компания вполне может заново собраться. А если говорить о серьезных творческих устремлениях, то «Пятый корпус» на новом витке и движется в своем направлении, Костя Завалин – в своем, а я – в своем.

– Не представляю, как может существовать группа без двух своих лидеров и авторов песен, ну да ладно. У тебя теперь волшебная гитара, которая не только отлично звучит, но еще и разрисована так, что это бросается в глаза. Расскажи, пожалуйста, откуда взялось такое чудо.

– Дело было в Сан-Диего, где после моей прошлой поездки в США несколько лет назад осталось много приятных знакомств, в том числе с художниками. И вот уже совсем недавно, в следующем туре по США, на этот раз вместе с Ксенией Полтевой, мы провели у друзей в Сан-Диего почти неделю.

Гитара, на которой я играю, – походная советско-индонезийская «Ямаха», выбиралась по очень простым принципам: гитара должна строить и у нее должен быть не мерзкий звук, и гитара должна быть обязательно крепкая, чтобы можно было возить ее по Грушинским и прочим разным фестивалям.

Когда оказались у наших друзей-художников дома, возникла идея: а почему бы не расписать инструмент, перенеся какие-то мотивы, сюжеты и образы песен – на верхнюю деку этой самой «Ямахи»? Честно говоря, я выдохнул эту мысль в воздух легко, без особых надежд, что она воплотится. Но ребята-художники прониклись и взялись за дело. Художницу зовут Екатерина Муллер – это благодаря ей на гитаре теперь живут образы из мною написанных песен, которые ей нравятся. Там образы песен «Тако», «Рыба» (она же «Сом»), «Ангелы на шариках воздушных», какой-то корабль нарисован – видимо, из песни со словами «шел корабль трехмачтовый…». Но это то, что бросается в глаза, а так там есть еще масса интересных моментов.

– Когда я увидел эту гитару, первое, что пришло в голову – словосочетание «Ямаха-Хохлома». Интересно, есть у этой гитары имя собственное? 

– Нет, ее так не зовут. А цвета там традиционные для живописи Кати – картины свои она пишет в такой же стилистике и манере. 
А ее друг Игорь – он мастер по металлу – сделал мне на грифе птицу из некоего белого металла с лазуритовым глазом. Так что теперь гитара приобрела совсем другой вид и, кстати, другой звук – не лучше, не хуже, а просто другой. Потому что прежде чем гитару расписывать, с нее снимают «родной» лак с верхней деки, туда наносятся краски, потом краски сохнут, потом все это покрывается другим лаком. В общем, я получил фактически другой инструмент – пожалуй, даже интересней она теперь звучит. И звук у нее меняется, потому что краски сохнут не в один момент – это происходит несколько месяцев, так что у меня теперь гитара, которая живет своей жизнью.

Ангелы на шариках воздушных

Ко временному бегу равнодушны,
не столько беззащитны,
сколь смешны,
слетались ангелы на шариках
воздушных –
не потому, что были крылье
в лишены,
не потому, что время кончилось
до срока
и безвременья близится черед,
не потому, что им настолько
одиноко –
настолько, чтоб отправиться
в полет
на детских шариках цветных...
Вертлявы, как щенки
и непослушны –
привычка в вышних к жизни
кочевой –
слетались ангелы на шариках
воздушных,
хоть я, признаться, сам не знаю,
для чего.
Да вот беда – никто их
не заметил.
И мир затянут был в трамвайное кольцо.
Лишь грязные, оборванные дети
стреляли из рогаток им в лицо.
Не преступив заветного порога,
они, как тени, покидали нас.
Как ласточки, летящие от бога,
чтоб к богу возвратиться
в нужный час
на детских шариках цветных.

Ивиковы журавли

Снега просит душа, только снега.
Будто с родины ком земли.
В придорожном осколке неба
кружат Ивиковы журавли.
Кружат Ивиковы следопыты
над распаханной гнилью полей.
И стучат в облаках копыта
черных Ивиковых журавлей.
Снега просит душа, только снега.
Чтоб покой навсегда, навек.
Инфантильный чудак Онегин
смотрит с грустью в двадцатый век.
На балтийские серые лужи,
на скелеты стальных кораблей.
Смотрит в небо – а в небе кружит
стая Ивиковых журавлей.
Снега просит душа на просторы
Руси, на петлицы солдат,
на погоны святым майорам,
на архангельский чинный смрад,
на церквей оловянные срубы,
где господь так страшно высок,
на мои деревянные губы,
на просоленный болью висок,
на обугленные села,
на расхристанные города...
Ну а в небе такие веселые
летят вороны в никуда.
Только выше, у самого солнца,
еще жутче и веселей
изумрудное сердце бьется
черных Ивиковых журавлей…
…Снега просит душа, только снега,
будто с родины ком земли.
В придорожном осколке неба
кружат Ивиковы журавли.
Никуда нам от них не деться,
чтоб не слышать их голоса,
чтоб не били в самое сердце
их гомеровские глаза.
Под печальное это пение
затеряться бы да умереть.
И мне думается – это спасение,
даже если зовется смерть.
По столетьям, как по ступеням,
бегут реки, по ним – корабли...
И смеется Онегин –
что смерть нам,
если в небе летят журавли...

Виолончелистка

В день, когда ты вернешься,
будет ночь – а ты отовсюду
вернешься.
Втащишь тяжелый футляр,
улыбнешься –
это больше не твоя ноша.
Вспомнишь пустые залы,
вагоны, вокзалы, в которых
гуляет зараза.
Вспомнишь тех, с кем жила –
что осталось от них… Пустота
и фраза:
«Попадай в ноты,
виолончелистка…»
Десять лет, долгих десять лет
жить с большим футляром
в обнимку.
Господи, что если тебя нет –
кому писать на судьбу анонимку?
Десять лет на нее стучат
то метроном, то дожди по крыше.
Но тишина наверху, молчат.
А если рявкнут, то услышишь:
«Попадай в ноты,
виолончелистка…»
Если судьба за тобой с клюкой,
прыгай в окно – там веселое время,
время идти по жизни легко,
время носить за плечами ветер.
Все, что есть у тебя за душой –
все раздашь, ничего не зажилишь…
А если станет нехорошо,
ты сама себе скажи лишь:
«Попадай в ноты,
виолончелистка…»