«Новая газета»-Рязань /№42 от 29 октября 2020 г./ «Умирали с голоду, как мухи после Покрова»

Ежегодно 30 октября в стране вспоминают жертв кровавого террора. Ровно 90 лет назад лишили избирательных прав, отобрали все нажитое (скот, продуктовые запасы, сельскохозяйственную технику) у семьи Лавровых – Ивана Мартемьяновича, Домны Ефимовны и 13 детей, один из которых еще не появился на свет. Из дома в селе Котино Омской области их отправили в ссылку. Намеревались сослать на Соловецкие острова, но по прихоти некоего начальника завернули в Нарымский край – село Львовка, расположенное за Васюганским болотом. Глава семьи прожил там больше 20 лет, дети и внуки оставались до 1980-х. В начале XXI века деревню ссыльных расселили. Это произошло так же внезапно, как дедов местных жителей «выдернули» с обжитых мест в 1930-х годах.

Это моя семья. Несколько лет думала над тем, что мне просто необходимо побывать в Сибири – месте ссылки моей бабушки, Анастасии Ивановны Мягковой (Лавровой) и предков, но поездка стала возможной только в октябре 2020 года. Она состоялась, в том числе, благодаря редактору и читателям рязанской «Новой», которые помогли деньгами на горючее для вездеходов и дорогостоящего перелета.

Три первые жертвы

Васюганское болото – самое большое в мире. Оно расположено на территориях нескольких областей: Томской, Омской, Новосибирской, Тюменской и Ханты-Мансийского округа. Его площадь – 53 тыс. кв. км, больше площади Рязанской области почти на 14 тыс. кв. км. Оно очень разное: вот кучка сломанных пополам берез, вот полоса низкорослых сосенок, которым не суждено вырасти, вот смоляная грязь с отражающимся в лужах небом, поле болотного мха – мягкого надувного матраца, по которому можно прыгать. Долго стоять на нем не стоит – затягивает во всех смыслах. Оно манящее и пугающее, жутко красивое и бесконечно безлюдное. Попасть сюда в одиночку, без техники, не пожелаешь никому… Разве что тем, кто в аккурат к 30 октября начинает топтать память о замученных криками: «Никаких миллионов репрессированных не было! Это новая гордая страна уничтожала врагов!»

Так выглядит Васюгинское болото

Болото окружено непроходимой тайгой, в нем есть островки суши, которые в 30-е годы прошлого века советская власть принялась «осваивать» руками ссыльных. В одну из таких деревень попала семья Лавровых. Сначала туда перевезли Домну с пятерыми детьми; новорожденная девочка Клавдия умерла в дороге, сын Василко уже в ссылке – оба от голода. Сын Костя сбежал при аресте и умер по той же причине. Во Львовке осталась Домна, Анастасия – моя бабушка, впоследствии вышедшая замуж за военного музыканта и переехавшая в Рязань, Георгий – будучи взрослым, он записал воспоминания отца, Ивана Лаврова.

Мелкий ремонт вездехода в тайге

Внук Ивана Юрий Лавров издал небольшим тиражом книгу «Зов тех болот». В ней точно переданы особенности говора сибиряков, а сам рассказ Ивана Мартемьяновича стоит «растащить на цитаты». Неграмотный старик грамотно передал суть «власти Советов рабочих и крестьян» – о ней он говорил как о несуществующем явлении: «Какое может быть у человека отношение к тому, чего не существует? Советская власть – из депутатов трудящихся? Тогда к чему эта власть стремится и чью сторону держит? Где была эта власть трудящихся, когда один изверг губил мильёны этих же трудящихся, детей, стариков, да „изобилие“ тако создал, от которого люди умирали с голоду как мухи после Покрова? Ситуация какая при Сталине была, такая и сейчас! Как тогда эти депутаты вместо пешек были, и теперь такую же службу несут. Ты слыхал когда-нибудь, штобы хоть один депутат высказал свое мнение? Ево дело сидеть, ушами хлопать да руки кверху поднимать. А если и заставят его говорить, то только то, што написано на гумажке, которую ему дали. Раз он повторяет чужие слова, то самое высшее ему звание — „попка“».

«Серсо разрыватса!»

Ивана Лаврова в первый раз арестовали и приговорили к расстрелу в 1920 году за участие в «Ишимском восстании». Он пытался пойти с вилами на продотряд, который разграбил его хозяйство. Деревенский начальник спас его: заверил военного, что этот «тупица» полез на рожон по неграмотности. Второй раз судили в Котино как «кулака» за использование сеялки и веялки, которые он взял в кредит. Глава семьи сбежал, наивно полагая, что от одинокой Домны с кучей детей отстанут. Заработал денег, набил мешки добром и двинулся в ссылку к семье. Его остановили на железнодорожном вокзале в Барабинске и посадили на три года «за спекуляцию». Дорогостоящие вещи, конечно же, отобрали.

«Через шесть лет встретил семью! Как бы надо радоваться, а посмотрю на них, какие они оборваны, да истощенные, серсо разрыватса! На первый мой вопрос, где Егорка и Василко, жана ответила, да как складно у ней вышло: „Егорка на прополке, Василко в могилке“. Вот тут и радуйся, сколь хош. А што за болесь, спрашиваю? А она: „Тут болесь у всех одинаковая: сперва ноги, руки пухнут, а как лисо опухнет – копай могилу, не ошибешься“. Да неужели здесь хлеб не родится, спрашиваю. Она мне на ответ: „Хоть зароди-роди, все государству сдают, а самим ладно и так“. Да чё, у них креста на шее нету, нишшего грабят? „Да какой же может быть крест у антихриста?“, – спрашиват она у меня».

Юрий Лавров, автор книги воспоминаний Ивана Лаврова, в Томском музее НКВД

Иван восстановил хозяйство, которое грабили еще неоднократно. Во время Второй мировой отбирали все даже у тех, у кого ничего не было: «Вот, например, овечку держишь, дак ты должен сдать: мясо, шерсть и полторы овчины. Ну ладно, мясо и шерсть я сдам, а где я возьму полторы овчины, если у меня одна овечка? А уполномоченных по налогам развелось больше, чем собак нерезаных. Окромя приезжих, в поселке двое работали. Он собират вешши по домам для фронта, а она налоги. Один раз заходит он к Нюре Колченковой, а у ей ничего нет, окромя двух ребятишек, дак он шторы с окошек сорвал и унес. Потом Нюра как-то случайно зашла к ним, а шторы ее висят у них на окнах».

На войне прадед потерял еще двух сыновей, третий «повредился головой». Получилось, что трое детей погибли от голода как враги советской власти, двое – под знаменами советской власти.

«Советская влась на куриных ножках»

Если верить советской пропаганде, условия жизни в Нарымском крае были максимально приближены к крымским, даже лучше: раскаявшиеся «кулаки» сами отдали нажитое своим трудом молодому государству и отправились покорять труднопроходимые места. Руководитель Томского музея НКВД Василий Ханевич показал яркий образец такой пропаганды: толстый альбом с несколькими десятками фотографий, рисунков и надписей. Вот передовики сельского хозяйства перевыполняют нормы сдачи молока, мяса, шкур, вот воодушевленные рабочие раскорчевывают тайгу для строительства дороги, вот румяные дети шагают в школу, а вот детские дома. В них живут дети расстрелянных и приговоренных к работам на «стройках века» – плохо живут, но лучше детей ссыльных. В такой детдом от голода и стыда хотел напроситься один из сыновей Лавровых, да его не взяли: мол, ссыльному детенышу, да при живых родителях, тут не место.

«Что только не устраивали подлесы. Колхозный жеребец у нас был Чалко. Наденут ему красны носки на передни ноги, дугу лентами обовьют, да ишшо флак красный прибьют, и пустят его впереди обоза с хлебом, который государству повезли. Вот сколько ликованья! Хлеб государству, а сами голодны! Нюрка Усенкова сидит на возу и запевает песню. „Советская влась на куриных ножках, всю пшенису за гранису, сами на картошках“. Митька Морозов подхватыват: „Когда Ленин умирал, Сталину наказывал, штобы хлеба не давал, а мяса не показывал“. Так вот и жили-поживали да песенки попевали», – это о показухе послевоенных лет.

Вплоть до смерти Сталина для своей семьи прадед безнаказанно мог добыть только рыбу и птицу, все остальное он должен был сдать государству: крестьяне несли денежную повинность и продовольственную. Только заработать и вырастить свиней-овец они обязаны были в свободное от работы в колхозе время, за которую не платили. Еще крестьянин обязан был дать деньги взаймы государству – лет на 40.

О смерти «антихриста» на спецпоселении узнали с опозданием. Сосед ездил в Каинск (позже – Куйбышев) и привез «благую весть»: «Он и говорит: „Сталин-то сдох!“ А я: „Да ты чё?“. А он: „Вот тебе и чё, как снимут с тебя все налоги, тогда узнашь, чё!“ Я про себя думаю: сказал бы ты, што на той неделе будет преставление белова свету, може, и поверил бы, но штобы налоги отменили? В это невозможно поверить!»

На следующий год их действительно отменили, за сдачу хлеба стали платить деньги. «Дело дошло до того, что хлеб стали досыта ись! – радовался ссыльный крестьянин, но недолго. – Вот и сбылась моя мешта! Сталина не стало, Берии не стало, и займа не стало, живи да радуйся, да только жизнь уже прошла…»

Заброшенная Львовка, 2012 год

Иван Лавров умер в 1958 году. За Васюганским болотом в опустевшей деревне Львовка Парабельского района Томской области на заросшем кладбище осталась его могила с железным крестом, который изготовил и установил его сын Георгий Иванович. Внук Юрий Георгиевич мечтает доставить туда на вертолете надгробный памятник.

В болоте

Наша экспедиция во Львовку не попала: подвела техника. Переломались вездеходы, которые перед поездкой были проверены-перепроверены. Что с ними случилось – разбираются специалисты фирмы, предоставившей машины. Один вездеход отказался работать километрах в трех от границы болота, еще один в самом болоте. Обратно добирались в сцепке – при этом сильно радовало, что остался исправен хотя бы один вездеход. Пешком пришлось бы идти дней пять – это если налегке. Правда, если бы мы вовремя не вернулись, забили бы тревогу жители пограничной с болотом деревни Остяцк и нас спасли. О погибших в болоте спецпереселенцах никто не вспоминал – да и считали ли их? По воспоминаниям Ивана Лаврова, в нем «погибло множество человек» – и законопослушных ссыльных, и решившихся на побег. Семья Лавровых выжила, хотя несколько лет провела в землянке, мать собирала и варила для детей картофельные очистки, оставшиеся от «коренных» жителей – переселенцев первой волны.

Останки лося

К слову, как только «кулаки» и их «кулацкое отродье» отстроили Львовку и создали крепкий совхоз (по-другому крестьяне и не умели), на спецпоселение сразу же стали направлять уголовников после отсидки и тунеядцев. Удивительна любовь российской власти всех времен к бездельникам и нахлебникам, не истребима тяга власти к уничтожению обычных трудяг, на которых паразитирует хоть сейчас, хоть 90 лет назад. Удивительней этого может быть только любовь потомков разоренных и уничтоженных к «губителю» (так назвал Сталина Иван Лавров, – прим. авт.) и желание повторения истории себе и своим родным.

Екатерина ВУЛИХ

читать весь номер