«Новая газета»-Рязань /№42 от 29 октября 2020 г./ Краткость

Несмотря на то, что границы остаются на замке, отправиться в путешествие не так сложно. Причем преодолеть не только расстояние, но и время. Перенестись во Францию конца XIX века своим гостям предложила Рязанская филармония. 15 октября состоялся очередной концерт в рамках программы «Всероссийские филармонические сезоны» при поддержке министерства культуры РФ. Шедевры французского романтизма зрителям представили Рязанский губернаторский симфонический оркестр под управлением Сергея ОСЕЛКОВА и лауреат международных конкурсов, солист Московской государственной филармонии и Санкт-Петербургского Дома музыки, виолончелист Федор АМОСОВ.

Вступив в новый сезон, филармония, как и все организации подобного направления по стране, продолжает испытывать на себе «прелести» пандемии коронавируса. Наблюдать зияющие пустые кресла нелегко даже зрителям. Что уж говорить о музыкантах, особенно если вспомнить, с какими аншлагами традиционно проходили концерты любимого рязанцами симфонического оркестра. Но, учитывая допустимый сегодня «процентаж», можно сказать, что нынешний концерт также прошел с аншлагом, правда, с 30-процентным.

Компенсировать свое недостаточное количество публика старалась качеством аплодисментов. Благо, программа вечера располагала к ярким эмоциям и глубоким переживаниям. В исполнении Рязанского симфонического оркестра прозвучала Симфония ре минор Сезара Франка, «величайшее достижение французского симфонизма», как пишут о ней в музыкальной литературе. И гость Рязанской филармонии Федор Амосов представил Концерт для виолончели с оркестром ре минор Эдуара Лало. Прекрасное произведение романтической эпохи, удивительно красивое и страстное, но в нашей стране почему-то заслужившее репутацию «учебного репертуара». Об этом парадоксе сочинения Лало, а также о штампах, злых шутках пандемии и о том, кто «убил классическую музыку», – в интервью Федора АМОСОВА.

– В России Виолончельный концерт Лало исполняют не часто. В нашей «русско-советской» школе это произведение прочно укоренилось как некий училищно-консерваторский, учебный репертуар. Причем давали его почему-то в основном далеко не самым сильным ученикам, хотя этот концерт требует силовой манеры и полной отдачи: все три части очень эмоциональные. Предки Эдуара Лало из Испании переселились во Францию в XVI веке и, хотя к веку XIX они уже полностью ассимилировались, исторические и культурные корни композитора ярко слышны в его музыке. В этом концерте абсолютно явственны испанские мотивы. Произведение эффектное, его очень любит публика. На мой взгляд, это один из примечательнейших концертов романтического репертуара виолончели. И надеюсь, что в будущем он займет еще более важное место в репертуаре виолончелистов.

– Яркие эмоции – это то, чего сегодня, на фоне пандемии, нам особенно не хватает. Коронавирус неизбежно влияет на все сферы, поэтому эту тему просто невозможно обойти. Как изменилась ваша жизнь за последние месяцы?

– Мы понесли колоссальные потери, индустрия на полгода просто остановилась. С марта по июль выступлений не было в принципе. Учитывая, что концертная деятельность – это то, чем в основном живут музыканты-солисты, можете представить размер потерь.

– Сейчас ситуация такова, что вряд ли стоит ожидать приятных изменений в скором будущем. Границы закрыты, артисты так или иначе «заперты» в своих локациях. Если делать прогнозы, как это изменит музыкальный мир? И изменит ли вообще?

– Изменит определенно. В нашем бизнесе все работает настолько просто, как даже бы и не хотелось. Один раз не приехал, второй раз не приехал, а в третий уже не позовут. Всегда проще найти человека на локальном «рынке», который приедет наверняка. Твои личные причины и обстоятельства никого не волнуют. Меня часто спрашивают: боюсь я ехать или не боюсь? Но дело не в страхе. Я прекрасно понимаю, что риск есть в любом случае и от него никуда не деться. Причем есть риск заразиться не только коронавирусом, но и туберкулезом, и массой других заболеваний. Надо соблюдать осторожность в любом случае, но при этом иметь возможность полноценно жить и работать.

– В интервью, которое вы давали пресс-службе Рязанской филармонии, анонсируя сегодняшнее выступление, на вопрос «кем бы вы стали, если не музыкантом?» вы ответили, что «я бы жил в полной гармонии с природой и отрицал современную цивилизацию».

– Могу расшифровать, что я имел в виду. Мне как музыканту современная цивилизация абсолютно не нужна, наоборот, многие вещи она у меня отнимает. Сейчас большинству людей гораздо проще открыть YouTube и посмотреть любое выступление, нежели покупать билет и сидеть в зале. Конечно, у тех, кто действительно понимает ценность живой музыки, задачи совершенно другие. Но этих людей катастрофически мало. Знаете, есть такая популярная книга Нормана Лебрехта «Кто убил классическую музыку?» На этот вопрос он отвечает на страницах целой книги, причем довольно интересно, но на этот вопрос есть и простая версия ответа: классическую музыку убили сами классические музыканты. Увядание ее популярности, которое можно наблюдать с конца ХХ века, вызвано только одним: непониманием большинством музыкантов, как сильно изменился мир и ритм жизни. Современный зритель не готов сидеть в зале по два-три часа. Да, есть истинные ценители, но их всего несколько процентов. Все остальные ждут чего-то веселого, праздничного и желательно быстро: panem et circenses (хлеба и зрелищ)! Почему, к слову, так процветает «попса»? Потому что это эмоционально, ярко и коротко. А взять, например, Девятую симфонию Бетховена, которая длится больше часа. Да, гениальное произведение, но зритель должен его прочувствовать, прожить. Я могу это сделать, погрузиться в этот мир, но далеко не каждый день. Надо искать какие-то новые форматы. Возможно, пандемия сыграет с нами злую шутку и сегодняшние ограничения пойдут на пользу. Музыкальная индустрия наконец поймет, что концерт не должен быть длинным. Публика устает, восприятие притупляется, и люди просто не получают того удовольствия, за которым они шли.

И, кроме того, у нас часто забывают, что люди приходят не для того, чтобы посмотреть, как ты «двигаешь пальчиками». Играть технически безупречно – не так сложно и особого секрета в этом нет. А вот сыграть интересно на эмоциональном уровне – это уже проблема. И с годами среди музыкантов она усиливается. Все чаще мы получаем некий заводской штампованный «продукт». Да, он очень хороший, к нему трудно придраться. Но пойдете ли вы на концерт такого артиста? Вряд ли, потому что есть десятки точно таких же. И все они одинаковые! Это особенно заметно по нынешним музыкальным конкурсам, и у нас, «струнников», здесь вообще беда. Все стали буквально штамповать конкурсные варианты: все чистенько, аккуратненько, строго по ноткам. Вот только кому, кроме жюри, это нужно, я не знаю.

– Возвращаюсь к вопросу – кем бы вы стали, если не музыкантом? Вы родились в музыкальной семье, поэтому выбор профессии, наверное, был предопределен. Но был ли выбор инструмента?

– Знаете, это тоже вопрос специфический. Моя мама скрипачка, так что меня она отдала в первую очередь, конечно, на скрипку в Центральную музыкальную школу к Галине Степановне Турчаниновой. И она безапелляционно сказала, что для скрипки у меня слишком большие руки. Хотя на самом деле у Вадима Репина руки огромные, но это ему никак не мешает играть на скрипке. И вообще понятие «большие руки» – довольно спорное. Плохо, когда они маленькие. Но тем не менее, в итоге я попал на виолончель, а сейчас уже и сам преподаю в Центральной музыкальной школе.

– Федор, вы играете с шести лет, первое публичное исполнение состоялось в семь, и дальше начались регулярные выступления. Не было обиды за детство, проведенное «у станка»?

– Я бы не сказал, что чувствовал себя в чем-то глобально ущемленным. Дело в том, что ты изначально живешь как бы в другом мире. Профессиональная деятельность у музыкантов начинается буквально с пеленок. И многие из нас в силу этого слишком оторваны от реальности. Нас всех учили (и сейчас учат) классическому ремеслу, которое очень трудно стыкуется с реалиями нынешнего века. Нас не учат, например, что музыкальная индустрия – это тоже бизнес. И если мы хотим, чтобы он был успешным, нам нужно понимать, как он работает. Никому не интересно, сколько лет вы учились и как вам было трудно. Важен лишь «продукт». И им в нашем деле является живая эмоция. Если вы ее донесете, то зрители будут приходить и бизнес будет развиваться.

– Вы учились на Западе, окончили Мичиганский университет и Кливлендский институт музыки, но вернулись в Россию. Хотя многие музыканты утекают в обратном направлении.

– Утекать был смысл до начала нынешнего века. А сейчас этот процесс резко пошел на спад. После развала Советского Союза рынок насытился, причем огромным количеством профессионалов высшей пробы. А теперь утекать просто некуда. Да и зачем? У нас великая страна, которой нужны свои музыканты.

– И последний вопрос об инструменте. На чем играете?

– Это просто виолончель. Да, инструмент помогает, это правда. Чем он лучше, тем проще на нем играть. Но музыкант, прежде всего, работает руками и головой. А выразить то, что ты хочешь, можно на любом инструменте.

Фото Андрея ПАВЛУШИНА

Вера НОВИКОВА

читать весь номер