Известен Роман и как соло-гитарист, успешно выступавший вместе с такими авторами как Алексей Иващенко, Олег Медведев, Ксения Полтева, Павел Фахртдинов и многими другими. 

 

В последние годы Роман среди столичных музыкантов – едва ли не самый частый гость в Рязани и окрестностях: постоянно играет концерты и зальные, и квартирные, и на летне-осенних бардовских фестивалях, проходящих «на свежем воздухе». После одного из таких концертов мы с Романом и поговорили, а теперь не за горами и следующий – 9 сентября Роман Филиппов собирается дать большой «сольник» в «Старом парке».   

 

 

– Первые концерты в Рязани мне устроил Паша Симаков, с которым мы дружим – он был в лагере «Пламенный» серым кардиналом, разруливающим самые важные вопросы. Вот он и говорит мне: «Сыграй для детей!» Я сказал, что, конечно, приеду и сыграю – дети вообще самая лучшая публика. 200 детей, которые поют хором твою песню – это очень трогательно, и за такое не надо никаких денег, это счастье просто.

 

 

– Они не столько отзывчивые, сколько более открытые телесно – начинают подхлопывать, подстукивать, двигаются, не стесняются руки поднимать и спрашивать. Взрослые в этом смысле гораздо спокойней: слишком боятся стаканы на столах посшибать. 

 

 

– Я играю на инструменте по два-три часа в сутки, до сих пор пытаюсь вырасти, – упражнения, гаммы, арпеджио. Разные школы просматриваю – джазовые, классику, все время пытаюсь перерасти себя сегодняшнего. Надеюсь, лет через семь-восемь я так перерасту себя сегодняшнего, что посмотрю на себя в экране и скажу: «А мальчонка-то не умеет играть ни фига!»

 

Я понимаю, о чем ты говоришь – я не могу смотреть на себя 7-летней давности, тот человек «не попадает» никуда. Да, он пытается что-то делать, но у него мало получается. Да, у меня теперь совсем другое, я по-другому чувствую инструмент, и он отвечает мне взаимностью. 

 

 

– ...Да, и я нахожу в этом для себя огромное удовольствие – это и общение, и опыт, и много нового открываешь для себя. Очень интересно наблюдать за тем же Иващенко, за тем, как он владеет инструментом. 

 

Но самое главное – у других людей совсем другие гармонии, в которых я не живу. Ты сталкиваешься с другим гармоническим языком, влезаешь в него, примеряешь его на себя и находишь для него какие-то музыкальные решения – это очень интересно, это школа, прежде всего, и мне она очень нравится. Надеюсь, что мы с другими людьми еще много чего понаделаем. 

 

 

– Нет, совсем не тяготит, для меня это, прежде всего, интересно. Роман-сочинитель – это одна история, а Роман-музыкант – совсем другая. Роман-музыкант смотрит на музыку других людей и отдает себе отчет в том, что, слушая ряд альбомов одного исполнителя, вдруг открываешь для себя, как он начинает повторяться, заниматься автоплагиатом. В песенной стилистике, в стилистике игры на инструменте – очень много узнаваемых людей со своей манерой, узнаваемых по какому-то штриху, по тому, как человек обыгрывает те или иные гармонии, в которых живет. Надо выходить из этого! Я вот пытаюсь «вылезти» из этой собственной шкуры, потому что подозреваю, что тоже начал сам себя повторять. 

 

 

– Да, точно можно узнать, что Рыбников. И то же было доступно Таривердиеву – второго человека такого не было. Но это другое – это уже люди нашли собственный стиль. Такое и в авторской песне есть: если Медведев завтра напишет новую песню и споет где-нибудь – тоже будет узнаваемо, тоже сразу будет ясно, что это Олег. Но это уже рука мастера, которого дело боится. Бетховен тоже узнаваем…

 

 

– Конечно! Они настолько разные, но узнаваемые. Мне интересно было бы, если бы Бах столкнулся с джазом 30-х, например, и сколько бы он для себя из этого перенял. Сколько бы он взял из Стинга? Сколько – из «Продиджи»? Из нынешнего звука и нынешнего инструментария? А у нас уже есть все это богатство! Есть масса стилей, есть масса полок музыкальных: можно играть туда, можно играть сюда, можно так, можно сяк, и можно все это в себя вбирать-вбирать-вбирать…

 

 

– Самоповтор – это когда у человека есть только одна тема, и она его гнетет, одни и те же слова из текста в текст перетекают, одни и те же образы муссируются, когда аккордовые последовательности повторяются – именно аккорды как функции, прописанные в разных тональностях, в ля-миноре, си-миноре, ре-миноре, а сведи все это в одно и окажется, что это одна и та же аккордовая последовательность. 

 

Самоповтор? Наверное, это самоповтор. Стиль? Может быть, в этом уже и какой-то стиль выкристаллизовывается. Но тогда уже сложно такое назвать самоповтором. Может быть, самоповтор – это некая ступень. Чем раньше музыкант поймет, что он сам себя повторяет – тем раньше он, может быть, начнет искать новые решения.

 

Мне кажется, способ избежать повторения самого себя – «рыться» в разных стилистиках. Сегодня пишем регги, завтра пишем босанову, послезавтра – еще что-то, ищем, ищем и ищем. И тогда находим. Если человек владеет только одним каким-то штрихом, одним способом игры, одним способом звукоизвлечения и так далее – это неизбежно приведет к повторению самого себя. Надо постоянно самосовершенствоваться, технически пытаться себя перерасти каждый день. Тогда, может, удастся избежать самоповтора. Я наблюдаю за другими людьми, как они развиваются, как растет их владение инструментом, и как вдруг новые песни человека вдруг кардинально отличается от того, что он писал до этого – это слышно и видно невооруженным глазом. 

 

Узнаваемость – это, мне кажется, следствие самоповтора. Самоповтор неизбежен, он присутствует у каждого, кто занимается музыкой. Но узнаваемость и неповторимый стиль выкристаллизовываются как раз из этих повторов. Мне кажется, эти вещи очень тесно связаны – самоповтор и узнаваемость – и где-то одно в другое перетекает. Другое дело, что в самоповторе человек может остаться, ты придешь на его концерт, услышишь новую песню и решишь: «А, уже все понятно!» 

 

Все, что я могу сделать, чтобы избежать самоповтора – это записать следующий альбом таким, каким от меня его никто не ждет. Под одну губную гармошку, с симфоническим оркестром – как угодно. Но все сделать так, чтобы это было не похоже на предыдущее, тогда тебе будет самому это интересно. 

 

 

– … я вот только что был во Владивостоке, а до этого – в Сибири.

 

 

–  Абсолютно точно меняется, причем гигантскими шагами. Мне кажется, это и дальше будет продолжаться. И мы там в смысле изменений совсем не запредельны. Даже классическая авторская песня тоже растет качественно во всем – и по игре, и по пению. 

 

Я этой принадлежности не боюсь и не гнушаюсь – меня это КСП не напрягает ни в коем случае. Более того, я настаиваю, что сам я делаю, прежде всего, авторскую песню. Мы не рок, и не бард-рок – мы авторская песня в первую голову, пока мы, по определению Окуджавы, «думающая песня для думающих людей».

 

Количество нот на единицу времени, которое мы играет – это просто профессия, но это тоже относительно. Иващенко играет такие вещи, что мне за ним тянуться и тянуться – я просто не успеваю за ним, это потрясающий музыкант, который в свои 50 лет тоже растет, тоже осваивает новые школы игры, и всегда все покажет и расскажет, хотя, казалось бы, это кондовое КСП.

 

 

– Прежде всего, это люди, прекрасно думающие и прекрасно пишущие, у которых есть, чему учиться, есть, что брать. В общем, я – это авторская песня. 

 

 

– Я горжусь тем, что есть такие люди на планете Земля, что я с ними дружен и что не только я знаю, кто они такие, но и они знают, кто я такой. Это прежде всего мои друзья – друзья и единомышленники. А то, что мы с ними такие разные – дело десятое. 

 

Вообще, авторская песня – всего лишь полка в магазине, на которой будут меня искать, полка, на которой будет стоять мой диск «Бирюза» или еще какой-нибудь. Вот у меня в планах выпустить диск под названием «66-6». Я жил в Серпухове, на улице Советской, в доме 66 и квартире 6 первые 18 лет жизни, до 1994 года… Так вот, авторская песня – это лишь полка, это указание, на какой радиоволне нас надо искать. Сегодняшний рок таков, что мне в авторской песне как-то потеплее. 

 

 

– С моим внутренним рейтингом стыкуются и «Зима», и «Мацерация», но вот до «Лазаря» дорасти надо. Не потому, что меня глупые люди слушают, а потому что, чтобы его понять, надо какие-то книжки прочитать и иметь какую-то систему убеждений – ну, чтобы знать хотя бы предмет разговора. Но в 18 лет мало кто в Библию влез и прочитал евангельскую историю воскрешения. Посему эта песня может просто «пролететь мимо» у многих: может «достать» на эмоциональном уровне, но не на содержательном. «Зима» – она проще. Она ритмичная, тело включает. А «Мацерация» – это такой откровенный экстремизм, который присущ нашему времени, задиристый, это молодость.

– С кем бы ты сейчас почел за честь поиграть на одной сцене? 

 

– Хочется, конечно, оказаться с этим, с этим и с тем, но чтобы так однозначно… Я очень люблю то, что делает Александр Васильев из группы «Сплин» – и по идеологии, и по текстам, и в музыкальном смысле. Мне это очень близко, в моем внутреннем «я» это живет, причем уже много-много лет, из альбома в альбом. Мне было бы интересно с этим человеком оказаться вот так тет-а-тет, услышать и посмотреть. А на одной сцене… Может быть, и да. 

 

А так музыкантов много хороших, играющих очень даже хорошие вещи. Но я думаю, что я пока не соответствую им «по профессии». Мне есть, куда расти, чтобы сказать: «А! С этим я играл! И с этим я играл!» Надо еще играть на их уровне уметь – они же тоже не дураки струны дергать.