Через прорехи в железном занавесе

Согревающие душу мелодии звучали вокруг меня с детства. И никакая церберская цензура идеологов развитого социализма не могла заглушить ни ритмов рок-н-ролла, ни достойных образцов западной эстрады, ни смелые голоса отечественных бардов вкупе с городскими романсами, которые из-за своей легкомысленности никогда не передавали по всесоюзному радио и центральному телевидению.

Баритон лучше молока

Еще грудным младенцем я засыпал под пластинки изумительного британца Энгельберта Хампердинга. Его бархатный баритон успокаивал ретивого карапуза даже лучше маминого молока и бабушкиных колыбельных. Битловские баллады, часть которых еще в 70-е присутствовали на сборниках фирмы «Мелодия», работали почти так же эффективно. Когда я чуть подрос, то, видимо, забыл об удивительных свойствах этих славных композиций, вылив на проигрыватель трехлитровую банку воды. Ремонту нахлебавшийся моей бестолковости аппарат уже не подлежал.

Хорошо, что богатая фонотека была у моего дяди, и каждая поездка в Дягилевский военный городок, где он тогда жил, была не только наполнена всевозможными играми и чудачествами, которым мы предавались с двоюродным братом, но и расширением музыкального кругозора.

Именно там я впервые испытал на себе магию «Машины времени», познакомился с классикой итальянской эстрады, успешно продегустировал творчество Uriah Heep и Kiss.

От Элвиса до питекантропа

А в самом начале подросткового возраста мама влюбила меня во французский шансон от Ива Монтана до Патрисии Каас. Конечно, свою лепту в созревание меломана внес и папа. Во многом благодаря ему я узнал, что такое джаз высшей пробы, почему Элвиса называют королем рок-н-ролла, и как неповторимый одесский юмор можно вплетать в незамысловатые куплеты, которые исполняются под три гитарных аккорда.

В таких дворовых песенках соседствовали шуточные аполитичные мотивы («Помнишь питекантропа соседа») и предчувствие ядерной катастрофы («Война начнется, и нас на запад»)

Аккорды родного города

А дальше шефство над моими вкусами взяла улица. Но еще до того, как распался Союз и рухнули все даже обоснованные цензурные запреты, я услышал шальную и местами даже шпанскую песенку про Рязань. Кажется, она начиналась так:

Где-то там за Москвою-рекой,

Где ветра над Окою гуляют,

Расположен мой город родной,

Все Рязанью его называют.

Наступали лютые и пороховые 90-е годы с их безудержной свободой, почти ничего не стоящей жизнью и робкими надеждами на приятные перемены.

Денис ПУПКОВ

читать весь номер