«Новая газета»-Рязань /№43 от 12 ноября 2020 г./ «Гражданской позиции у Ефремова не было»

Суд над актером Михаилом Ефремовым, который в июне этого года попал в ДТП, закончившееся смертью рязанца Сергея Захарова, надолго войдет в криминальную историю России. Процесс над артистом местами напоминал трагедию с элементами фарса. Но от сурового приговора обвиняемого не спасли ни звездный статус, ни эпатажное вмешательство известных защитников. Добиться адекватного содеянному наказания удалось во многом благодаря грамотно выстроенной позиции представителей погибшего в ДТП Сергея Захарова.

О «кухне» и некоторых закулисных подробностях скандального процесса в эксклюзивном интервью рязанской «Новой» рассказал Сергей АВЕРЦЕВ, руководитель правозащитной компании «Результат», доверителем которого в суде был Виталий Захаров.

– Сергей, подводя итоги процесса, что вы можете сказать?

– Изначально было необходимо выяснить, виновен ли подсудимый в совершенном преступлении. Когда мне и моему доверителю Виталию Захарову (старший сын погибшего, – ред.) стало четко ясно, что Михаил Ефремов виновен, было поставлено три цели: получить справедливый приговор, взыскать моральный вред и получить постановление суда об информировании в изменениях наказания.

Мы просили не менее восьми лет лишения свободы. В результате приговор был именно таким. Правда, аппеляционная инстанция снизила до 7,5 лет, что несущественно. Моральный вред взыскан в размере одного миллиона рублей, хотя все прогнозировали 400 тысяч. Более того, адвокат Пашаев в коридоре Пресненского суда обещал мне: если присудят более 500 тысяч рублей, то сумму, которая свыше этой, он удвоит из своего кармана. Обещания он, безусловно, не сдержал, но этот факт характеризует размер взысканной компенсации.

Получить постановление о том, чтобы нас уведомляли обо всех изменениях в отбытии наказания и заявлениях о замене на более мягкое (в том числе об условно-досрочном освобождении), было совсем не сложно, важно лишь поставить такую цель. Теперь все эти вопросы не могут быть рассмотрены в отсутствии моего доверителя Виталия Захарова.

– Как вы чувствовали себя в процессе в окружении столь маститых адвокатов как Пашаев и Добровинский?

– Изначально мне очень льстило участие в процессе с такими известными специалистами, но где-то в ходе событий я совершенно перестал понимать, что они делают.

Если говорить о позиции других потерпевших, то до сих пор осталось без ответов много вопросов. Для чего было заявлять иск на один рубль? Как после слов в том заявлении о «ненужности кровавых денег» можно было подавать за рамками уголовного дела требования в миллион рублей каждому, де еще с формулировкой «мы заслуживаем не меньше, чем Виталий»? – такие слова содержались в тексте заявления. Как можно говорить о том, что они будут согласны с мнением прокурора, когда они этого мнения еще не знали? Для чего было делать огромное количество очень странных заявлений в прессе на тему того, какое большое значение имела очередность допросов свидетелей, в то время как это никакого значения не имело?

Позиция же защиты в суде первой инстанции уже столь долго обсуждалась, что повторяться нет никакого смысла. Ее абсурдность и нелепость видны сегодня всем и каждому.

– То есть вас не удивляет, что оба адвоката в результате процесса были лишены статуса и лишь к вашей работе не было никаких нареканий?

– Об этом судить не мне.

– Что вы можете сказать об апелляции?

– Как я неоднократно заявлял перед рассмотрением апелляции, ничего значимого там не должно было произойти. Так и вышло. Признание вины Ефремовым, по сути, было единственным шансом на смягчение. Оно мало того, что было неискренним (о чем весьма красноречиво свидетельствует фраза про «старческий маразм» медицинского специалиста, дававшего заключение в суде первой инстанции), но и изъявлено как-то неаккуратно. С ходатайством о вызове эксперта, который, по мнению защиты, должен был доказать уменьшение степени вины. То есть «я полностью признаю свою вину и раскаиваюсь, но я не совсем виноват».

Качество работы вызванного в Московский городской суд медицинского эксперта мало чем отличалось от столь же жалкой и не соответствующей действительности работы эксперта-техника, приглашенного защитой в суд первой инстанции. Эксперт взяла на себя смелость утверждать, что погибший не был пристегнут ремнем безопасности. Более того, что, если бы он был пристегнут, то выжил. Эти заявления не просто неверны, а даже оскорбительны как для потерпевших, так и для самого правосудия. И так же, как и эксперт-техник в Пресненском суде, госпожа эксперт не смогла вразумительно ответить на целый ряд моих вопросов. И суд отнесся к ее показаниям критически.

К моему удивлению, целая группа вызывающих уважение и обладающих немалым опытом адвокатов Ефремова выступила крайне неубедительно. Было подано шесть (!) апелляционных жалоб: от самого Ефремова, от адвокатов Пашаева, Шаргородской, Хархорина, Васильева, Филиппова, которые не вполне стыковались друг с другом. И в итоге не оказалось ни одной по-настоящему сильной, убедительной жалобы, дающей хоть какую-то надежду на существенное смягчение приговора.

– Вы поддерживаете бытующее мнение о том, что Михаил Ефремов сам виноват в суровости приговора?

– Проблема Ефремова, на мой взгляд, заключается в том, что у него вовсе не было своей позиции по поводу произошедшего. Либо он делал вид, что ее нет. Его заявления о давлении, якобы оказанном на него Пашаевым, выглядели как недостойная попытка оправдаться.

Я, например, как и должно адвокату, в суде представлял позицию своего доверителя Виталия. Да, я озвучивал ему все аспекты дела, давал оценку обстоятельствам и фактам. Преподносил информацию, так сказать, «под юридическим соусом». Но свою позицию Виталий определял сам. Я лишь воплощал ее в жизнь.

Что касается Ефремова, складывается мнение, что он нанял адвокатов со словами типа «разрулите это как-нибудь». Сначала одного, а затем еще несколько других. Своей же собственной гражданской позиции у Михаила Олеговича как не было, так и не появилось до сих пор. Было лишь страстное желание избежать наказания.

Алексей ФРОЛОВ

читать весь номер